Ужинали втроем. Джек пытался болтать и своевольничать, следуя золотому правилу всех детей всех времен — в присутствии новых знакомых постараться показать себя с самой худшей стороны.  Но под взглядом отца внезапно присмирел, замолчал, сел ровно, словно  невидимые руки развернули его плечи назад так, чтобы лопатки почти соприкоснулись и удерживали их в таком положении.  Есть он при этом тоже перестал, только сверлил Кромахи возмущенным и обиженным взглядом, пока тот, как ни в чем ни бывало, разделывался со своей бараниной в густом соусе, сдвигая коренья к краю тарелки так, словно лук и морковь оказались там по недосмотру. И если беспокоило Киару, что в кубок, поставленный перед сыном, Кромахи наливал из той же бутылки, что себе и ей, то попробовав своё питье, могла она убедиться, что было оно не крепче яблочного сидра, и по вкусу походило на него, разве что было слаще и мягче.

Чары с сына он снял после того, как сообщил ему, что если тот сыт, то может попрощаться и идти спать. Подобное бывало часто и Джон, соскочив со стула подошел к отцу, чтобы пожелать спокойной ночи, хотя и выглядел обиженным. Кромахи поцеловал его в макушку, погладил ласково по плечу и напомнил, что и с Киарой надо попрощаться. Джон смущенно посмотрел на молодую женщину, но пожелал и ей доброй ночи, прежде чем обернуться белым вороненком и вылететь в окно.

- Хочешь спросить — спрашивай сейчас, - произнес Кромахи, задумчиво и взглянул на сидящую напротив Киару, - потом до Бельтейна не до разговоров будет. Тебе особенно.
- Зачем? - задала Киара мучавший ее весь вечер вопрос.
- Зачем что? - В темных глазах Кромахи мелькнуло недоумение, граничащее с непониманием
- Зачем ты делаешь это, - мотнув головой в сторону окна, за которым скрылся белый вороненок, Киара в первый раз за все время открыто посмотрела в глаза Кромахи. - Мы оба знаем, что Джон тебе не сын.

- А кто же он?

Кромахи едва заметно вздохнул и плеснул себе еще вина.
- С того момента, как было сказано, что его отец — я, он - мой сын.  И я мог бы повторять это бесконечно, как и ты - перечислять свои причины быть здесь. Я принимаю все дары и не желаю дарящим ни боли, ни несчастья. А Джон, он, как любое дитя случая, просто есть.  Без всякого зачем. А вот ты находишься здесь и сейчас затем, чтобы понять, что отпустить его придется раньше, чем закончится срок твоего учения. Не каждый волен выбирать свои пути и искать наставников по той части мира, что освещена полуденным солнцем над головой. Но мой сын  может. Твой? Я не запрещаю тебе рассказать Джеку свою историю, но не раньше, чем это будет история такой женщины, которую он с гордостью перед всем миром назовет матерью.

- Не важно, - не выдержав взгляда Кромахи, Киара опустила взгляд.
Это и правда не имело значения для нее - исчезнув, отец  Джона утратил права на свое дитя. В то время как Кромахи добровольно принял на себя роль родителя, что и подтвердил только что словами, как раньше поступками.
А она... Киара поняла что окончательно запуталась. Насколько проще было ненавидеть колдуна за то что забрал у нее сына, чем пытаться понять мотивы, которыми руководствовался отец ее ребенка. Странно и непривычно было признавать этим отцом Кромахи. Больно и обидно, что он может оказаться прав.
- Джон мой сын, - Киара вскочила расплескав вино. Остановилась, понимая что нечего ей противопоставить колдуну, а вот он легко может снова лишить ее возможности быть рядом с Джоном. Пока не может. - Я поняла тебя, Кромахи.  Если позволишь, я пойду, - вспомнила, как должно вести себя, склонила голову, прибавив, - учитель.

Проводив ученицу задумчивым взглядом, Кромахи только покачал головой. Он мог бы долго рассказывать ей, что негоже молодой и красивой женщине жить ради такой цели, как воссоединение с ребенком. Но понимал, что какие бы доводы не приводил, не будет услышан. И если страдания дочки деревенского кузнеца были ему совершенно безразличны — поплатилась дурочка за слова хитрого отца, искавшего от встречи с колдуном своей нехитрой выгоды, то о своей ученице он заботился. Случись подобное лет триста назад, возможно делал бы это из нежелания последствий нарушенного, пусть и невольно, гейса, требовавшего от него научить пришедшего в Самайн всему, что знал, но теперь им двигало  понимание, что не освободившись от шор своего стремления вернуть ребенка, Киара не сможет пойти той дорогой, на которую ступила, просясь по совету старой колдуньи, в учение.
И именно поэтому дал ей возможность быть рядом с Джоном в ближайшие месяцы столько, сколько она не сидела у его колыбели. Отложив наставления и примеры до того времени, когда у Киары возникнут вопросы.

Дети жестоки. Дети, получившие силу, жестоки в непонимании того, как могут ужасать людей их оборотнические игры. И Кромахи не сомневался ни в том, что Джон в своем жадном стремлении познавать сущность жизни во всем ее разнообразии, сделается вскоре героем новых историй. И истории эти будут тем страшнее, чем больше мальчишка будет входить во вкус охоты в волчьей ли шкуре или в образе медведя.  Гадать, сумеет ли Киара привить ему чувство меры, колдун не стал, полагая это бессмысленным. Сумеет — хорошо. Ну а нет, так потом рада будет сидеть послушной птицей на плече,  постигая колдовские премудрости путем бесчисленных повторений, а не через понимание, как устроен скелет, как бьется сердце, как дразнят обоняние тысячи запахов, неощутимых для человека, но являющихся неотъемлемой частью картины мира для зверя.

А в канун Бельтейна  отыскал он её, чуткой оленихой присматривающую за тем, как два молодых оленя сошлись в поединке, будто бы из за неё. Один из оленей был снежно-белым — Джек так и не научился оборачиваться в зверя обычного, настоящего. На полянку выскочил Кромахи огромным волком, не с подветренной стороны, как делал бы, имитируя охоту, а из пролеска, откуда нападать было удобно. Бросился на олениху, намереваясь вцепиться в горло.
Молодые олени замерли, прекратив поединок, опустив головы, сплетенные рогами так, что тотчас разойтись не могли бы, и в следующий миг белый превратился в светловолосого мальчишку, который рванул было в сторону зверя, но не успел, схваченный за руку старшим своим товарищем.
- Это испытание, Джек, - объяснил Дилан, - Кромахи, твой отец, пришел узнать, чему научилась Киара.

- А я? - услышав об отце, мальчик успокоился, - А меня когда будет испытывать?
- А тебя будет испытывать твой наставник, - Дилан взъерошил ладонью нечесаные вихры мальчишки, - когда подрастешь и решишь, чему учиться хочешь.
- Я как папа хочу!
- Тогда он сам выберет тебе учителя.

Легко несли сильные волчьи лапы колдуна Кромахи вслед за оленихой, но в желтых глазах не было азарта, внимательно осмотрел он её всю, задержав взгляд и на суставах ног и отметил, довольный, что сложен зверь был как надо, а не как бывает у трусливых или брезгливых учеников, которые поняв, как соединены кости собаки после всякого зверя лепят похожим на пса, отчего у иных коней получаются уродливые задние ноги как раз на манер собачьих лап, а всякая птица разве что оперением да формой клюва отличается от вороны.
В Джеке и Дилане колдун не сомневался, знал, что и загонят зверя, и убьют, и освежуют и по косточкам разберут, а то и сырым мясом насытятся, не беря к ужину лучшего куска. Опасался он, что Киара окажется слишком нежной для такой учения.
Внимательно следил он за тем, как на бегу олениха перекинулась в птицу, и прыгнув следом, тоже вознесся  над деревьями, но на орлиных крыльях, тенью ушел от из поля зрения сокола, взмывая выше, чтобы потом с насмешливым клекотом ринутся на сокола, выпустив когти.

Взмыла Киара в небо, да только улететь далеко всё равно не смогла, вернулась, сделав круг, проверить — вот только волка уже и след простыл, а мальчишки присев прямо тут на земле с интересом наблюдали за происходящим наверху.

Тёмная тень, закрывшая небо, закрыла и без того неяркое осеннее солнце, обернулась, ахнула, прямо над ней зависла огромна птица, орёл, тёмные глаза смотря внимательно, а тяжёлый клюв целится в.. Едва увернуться успела Киара, крылья сами собой прижались к телу.камнем упала вниз, змейкой скользнула между камней.

Не легко давалось учение Киаре, жалость, да брезгливость плохие советчики, бывало и плакала украдкой, чтобы не видели Джон с Диланом, бывало отворачивалась, чтобы не смотреть вызывая звонкий мальчишеский смех и высокомерное фырканье «женщина». Не сразу, но учились они принимать Киару такой как есть, помогали. рассказывали, а она слушала, наблюдала, готовила принесённую на троих добычу, украдкой продолжая вздыхать. Не быстро постигала науку. Осторожничала, памятуя о словах Кромахи о том, что волшебство годы отнимает, но и о другом не забывала — стать для сына такой же как он.

Ударился сокол о земь и пестрой лентой скрылся в траве,  а орел, встретившись со своей тенью, впрыгнул в нее, под узорные папоротнки юрким хорьком — страшной зверюгой: глаза блестят, зубки мелкие  оскалены, шерсть на загривке топорщится, а хвост щеткой распушен. А сам доволен был в тот момент увиденным — надо же не побоялся Дилан гадючье племя потревожить, а Киара и чешуйки поотщипывала, и нутро змеиное вскрыла, да череп осмотрела и устройство зубов — примерила на себя и этот змеиный наряд. Нагнал хорёк змейку, напрыгнул на неё, впиваясь зубами  с задней части головы.

Не сразу поняла Киара что происходит, от чего лесные обитатели так ополчились. Думала с ручье лесном скрыться, рыбкой или лягушкой под корягой пересидеть,  но заподозрив в нападающем Кромахи разозлилась. Представила как смеётся над ней колдун, называя зайчихой за то что вместо того чтобы защищаться, убежать пыталась. Разозлилась и обернулась медведицей бурой, стараясь не думать о том первом обороте, когда  и пришлось понять ей разницу между тем чтобы следовать чужим советам и самому постигать науку. Тяжело ей тогда далось знание, до сих пор внутренности выворачивает при воспоминании. Если бы не Джон, развернулась и убежала бы прочь.Только ночью,когда лежала без сна рыдая в подушку, пришел к ней Дилан, рассказал. что иначе как на собственном опыте тонкостей оборота не познаешь. так и будешь бобром ходить или ещё кем и чтобы зверя даром не бить, лучше сразу быть внимательной. С тех пор и запомнила она,на всю жизнь, каким мягким может быть медвежий мех, острыми и мощными когти и как смыкаются зубы на шее того, кто посмеет напасть на её медвежонка.

Увернулась змейка от лап хорька но недостаточно быстро, чувствуя как впиваются в шею острые зубы, встала медведицей, да видимо, недостаточно быстро, потому что вместо того чтобы скинуть себя мелкого хищника, оказалась придавленной в земле тяжёлой медвежьей тушей.

Медведем Кромахи стал, как только гладкие чешуйки в его хорьем рту стали превращаться в шерсть — и закончили меняться они с Киарой одновременно. Зубы он разжал, рыкнул басовито  над темным ухом медведицы, лбом боднул её в плечо, подмял под себя игриво, заваливаясь вместе с ней на землю. И покатились они, ломая орешник и молодые осинки к тому ручью, куда, судя по всему, намеревалась нырнуть змейка.
На шум, треск и рычание прилетели два ворона — черный и белый.  И белый превратился в хохочащего мальчишку,  который, чтобы не упасть с поросшего осокой берега в воду, согнулся, уперев ладони в бедра, над коленями. Черный же ворон устроился на  ветке ракитника, росшего тут же, в паре шагов.

Развеять чары ученицы Кромахи не составило труда,  и уже женщиной он поднял ее из воды, не церемонясь дернув за руку и обнимая за талию.  Обы были мокрые, грязные, лохматые и Кромахи не спешил ибирать грязь и влагу с одежды, с улыбкой глядя на злое и возмущенное лицо своей ученицы.
- Сегодня особенная ночь, - сказал он глухо. - Колдовская. Шабаши  - не для таких, как мы. Но праздник — есть праздник. Ты меня порадовала, а потому пойдем выбирать тебе платье.

Он заправил упавшую на лицо Киары прядь за её ухо. Представлю тебя и Джека другим волшебникам нашей земли.

Сердце Киары билось так, будто готово вот-вот выпрыгнуть из груди и хоть знала уже, что волшебство играет с ней, испугалась — а ну как медведь настоящий, но стоило им вместе оказаться в воде, всё снова встало на свои места и разозлившись, женщина попыталась оттолкнуть от себя медвежью тушу, рычала, уворачивалась, поднимая брызги холодной воды.

Звонкий детский смех ещё больше разозлил Киару, хотела сбежать, как есть медведицей скрыться в чаще, но опередил её и тут Кромахи, сам  обратил обратно человеком и как ни в чём ни бывало вытащил на  берег — словно и не учитель с ученицей, а расшалившиеся дети они. С ненавистью смотрела Киара в его улыбающиеся глаза, но сдержала порыв вырваться, да замахнувшись заставить проглотить смех. Только, оказавшись рядом, тесно прижатой к его телу злилась уже на себя. За то что, на миг, глупая, почувствовала себя рядом с ним не ученицей с учителем, вздумавшим преподнести очередной урок, а женщиной,рядом с мужчиной. Мокрой и грязной, а от того не уверенной в себе женщиной. Только не для того она здесь, о чём и напомнил Кромахи, похвалив за успехи. Опустив глаза, слушала его Киара, ещё больше злясь. теперь уже на всех вокруг.

Бросила на продолжавшего потешаться над ними Джона сердитый взгляд — разве так принято вести себя детям рядом со взрослыми? Разве этому она его учила? Но стоило появиться Кромахи, забыл мальчишка о воспитании.

- Если на то твоя воля, учитель, — проглотив возражения, она попробовала отстраниться. Посмотрела на Джона, приглашая присоединиться, чтобы избавить себя от неловкости.
Только сердце продолжало биться в груди испуганной птицей.

Счет своим годам Кромахи перестал вести давно. В бытность свою на службе у Брайана О`Нила, когда ему надоело объяснять во времена какого из легендарных Конхобаров он родился. И для него юны и безрассудны были одинаково, что Джек, выросший за год с лишним, пока играл с магией за неимением других развлечений, что Киара, взявшаяся за учение, повинуясь отчаянной и слепой материнской любви.  Потому он придавал её почтению не больше значения, чем вызвала бы её дерзость. А уж к веселью Джона и вовсе относился, как к хрупкой и недолговечной ценности, зная, сколь мимолетно колдовское детство, но ничуть не желая продлить его для мальчишки ради  удовольствия открывать для него тайны этого мира.
Он лишь едва заметно улыбнулся, мягко, но уверенно и вернул руку на её талию, продолжая рассматривать её так, словно искал следы времени на её лице. Высушить одежду он мог бы одномоментный, но вместо этого растянул процесс так, что он был для ученицы практически неощущаем.
- А сама ты, стало быть, не хочешь в люди выйти, посмотреть, как веселятся колдуны и колдуньи, с которыми тебе скоро предстоит и дружить и враждовать. Кто-то из них станет через год или два учителем Джека, да и тебе предстоит год провести в услужении и учении у женщины. Ты же не могла не заметить, что других учениц в моем замке нет, да и рабынь тоже. Наша магия проста, а женским чарам я тебя научить не могу, потому должен буду обеспечить тебе возможность получить знания у одной из волшебниц. Будь тебе столько лет, сколько Джеку, я бы этого не говорил, но в твоём возрасте год в услужении у той, к которой расположено сердце, станет радостным приключением, и ты обретешь подругу. А у той, что будет навязана тебе только моей волей покажется вечностью и ты возненавидишь и её, и меня.  И если уж я приду в эту ночь с ученицей, то хочу, чтобы о ней говорили еще долго. Как и талантах моего сына. И платье, моя девочка, это — очень важная часть образа. Ну так что, у кого одолжим наряд? У леди из замка или у Озерной девы? *

---

*совместно

- Поступая ко мне в ученицы, - усмехнулся Кромахи, - ты не думала. И у тебя будет еще тысяча вариантов, чтобы закончить эту фразу. И короли по рождению редко, очень редко, становятся колдунами, а вот волшебники и волшебницы... королями и королевами  - куда чаще.

Наряд для Киары Кромахи думал позаимствовать у одной из королевских любовниц — так уж  заведено, что тем, к кому лежит сердце достается больше, чем тем, с кем связывают узы долга. Но пока он рассматривал содержимое шкатулок и обитых бархатом коробок, полагая, что Киара копается в гардеробе королевской фрейлины, упустил, что ученица  удумала поступить по-своему.
Когда же она предст

ала перед ним в мужском платье, он, взглянув на нее, только покачал головой.
- А христиане за ношение женщиной мужского платья полагают правильным сжигать на костре, - сообщил он с такой интонацией, с которой иной ученый муж рассказывает о псоглавцах, обитающих в далекой земле Индии или же о чудовищах крокодилах оттуда же. - И не могу сказать, что я не одобряю эту традицию. Но раз уж ты решила выбрать платье, которое тебе не подходит, придется сделать так, чтобы ты подходила  взятому платью.
Он захлопнул ларчик, в котором рылся и уже даже отыскал нитку чудесного жемчуга, который прекрасно бы дополнил любой наряд, и подошел к Киаре. Затем взял ее руки в свои, не потому что не мог бы совершить колдовство без этого, а чтобы Киара прочувствовала всё происходящее, и в общем-то внешне изменилось немногое — перестал топорщится дублет  на груди ученицы, бедра сделались уже, а плечи шире, отчего одежда на ней сидела просто хорошо, а не  так, что смотрелась откровенным подстрекательством к тому, чтобы снять все где-нибудь поближе к кровати.
- Так лучше.

Лицом Киара едва ли изменилась — разве что скулы стали чуть четче, губы поблекли, а их очертания сделались не такими мягкими. Длинные ее волосы Кромахи повязал лентой в тон дублету, не украденной из запасов хозяйки спальни, а наколдованной из валявшегося на постели гребня, забытого, очевидно, невнимательной горничной.

До Ольстера летели воронами, притом Джек, обратившись сам, оказался снежно-белой птицей. И мысли Кромахи были о том, почему мальчишке не удается, превращаясь, становится зверем нормального окраса. В том не было какого-то намеренного упрямства — так у Джека поулчалось с самого начала и как не старался, научиться правильному исполнению чар он не мог.

На празднование Бельтейна, куда явился Кромахи, собрались колдуны Британии, Ирландии и из земель франков — все так или иначе связанные узами ученичества, дружбы или давнего соперничества. Некоторые колдуны расставили вокруг большой поляны свои шатры, другие же, как Кромахи, предпочитали обходится малым — собственным искусством. Тем более, что оно позволяло сотворить всё необходимое в любое мгновение.  К тому времени, как они прилетели, приготовления, которыми занимались на правах хозяев праздника ольстерские маги, были закончены — столы ломились от яств, а с восточной стороны поляны возвышался помост футов тридцать длинной и немногим меньше в ширину по углам которого стояли флагштоки. Сейчас там красовались флаги с гербами хозяев праздника, но после, как начнутся соревнования среди желающих показать свое мастерство, каждый будет развешивать свои знамена.
Джека и Киару Кромахи отпустил через час, утомившись приветствиями и представлением ученика и сына всем, кому полагал необходимым показать Джека.
Мальчишка держался строго лишь до тех пор, пока не заметил другого мальчика, примерно своих же лет, а после отыскал взглядом еще детей, которые уже сбились стайками и перезнакомились. Кромахи разрешил ему отойти, отыскав при этом взглядом одного из тех, кого познакомил с Джеком и кто, как надеялся, проявит интерес к сорванцу, как к будущему ученику. Но нет, мастер Себастиан не наблюдал за белобрысым мальчишкой, занятый беседой с седобородым старцем в накидке из волчьей шкуры. А вот леди Тара, красная вдова, как о ней говорили в Ольстере, сама подошла к Кромахи. Её сопровождали два карлика, державшие на цепях двух огромных, жуткого вида собак. Но псы вели себя смирно, как и положено колдовским тварям.
На вид леди Тара была едва ли многим старше Киары.
- Какой славный юноша, - воскликнула она после того, как они с Кромахи обменялись приветствиями, - и взрослый. Не припомню, чтобы ты брал его прежде.
- Он в учении у меня всего несколько месяцев.
- Ох, как интересно! Ты видишь в нем себя, да Кромахи, полагая, что кто-то еще, начав так поздно, сможет выжить и достичь твоих высот?
- Я просто взял Кира в ученики, Тара, не ищи скрытого смысла там, где его нет.

Тара звонко рассмеялась и взглянула холодными голубыми глазами на ученика Кромахи.
- Хочешь, я посмотрю твоё будущее, Кир? Не отказывайся.
- Ему нечем расплатиться с тобой, Тара.
- Так ли уж нечем? - колдунья лукаво улыбнулась, - ну так расплатись ты. Ты же хочешь знать, что ждет твоего сына?
- Я это знаю.
Если Тара и пыталась скрыть удивление, то это ей не удалось. Демонстративно пожав плечами, она подхватила Кира под руку.
- Пойдем, милый мальчик, расскажешь мне, что творится в Коннахте и у Кромахи в замке. Ты дружен с Гвенифайром?

Гвен был одним из учеников Кромахи, серьезный, даже степенный, он выглядел лет на двадцать пять. Лицо его было грубоватым, но выразительным ,а ростом он выделялся бы в любой толпе.
Когда они отошли на несколько шагов, чему Кромахи и не думал препятствовать, Тара спросила:
- Ты мог бы передать ему послание? Год назад мы условились встретиться на празднике, но кто же знал, что Кромахи выберет тебя? Услужи мне, мальчик, а взамен... - она вздохнула, - будущее у учеников Кромахи, одно — тут и гадать не надо. Но если однажды ты захочешь узнать о чем-то или о ком-то, существующем или существовавшем в подлунном мире — я поищу для тебя ответы.

Леди Тара в ответ тихо, почти беззвучно, рассмеялась.
- Знание – мое второе имя. – произнесла она значительно. – И так ли уж ты не властен?  Кромахи мастер в одном только ремесле, как почти каждый из нас. И узнать, о чем ты думаешь и что знаешь, он не сможет. Как и о том, что делается за пределами его взора и слуха. Я всего лишь хочу условиться с Гвеном о месте и времени встречи. Когда-нибудь, и ты будешь искать способ не платить ту дань, которую платят Кромахи за учение все, кого он учил. Он сам говорит, что каждый вправе попробовать – вдруг получится. Я хочу помочь Гвену, посмотреть, что прописано в грядущем его новым замыслам.

Колдунья увлекла юношу в сторону помоста.
- Жаль, прорицатели, астрологи и толкователи снов не могут прилюдно состязаться в своём мастерстве, - заметила леди Тара. -Зато мастера видений – всегда на высоте.
Её маленькие слуги с большими псами держались чуть позади, обеспечивая тем самым невозможность для кого бы то ни было держаться достаточно близко,  чтобы слышать  разговор.
- Передашь? А я расскажу тебе о дорогих тебе людях. Даже те, кто приходят в ученичество детьми спрашивают о матерях и братьях. А у тебя за плечами уже целая жизнь.

Мимо них прошли два беседующих мага. Один, крупный, неряшливого вида мужчина  с огненно-рыжей шевелюрой и лицом пьяницы, активно жестикулируя, что-то говорил  похожему на мумию тощему и высокому человеку в черном длинной до земли балахоне с широкими рукавами и странного вида шапке, явно не того фасона, какие носят обычные горожане в известных землях.  Похожий на мумию человек казался таким старым, что странно было, что он вообще способен передвигаться, не говоря уже о том, чтобы идти довольно быстро, в такт шагам собеседника. Оба они кивками поприветствовали леди Тару, а та, вежливо и скупо улыбнувшись,  поклонилась им.

Внезапно за спиной колдуньи и Кира раздалось рычание. Леди Тара оглянулась. Один из псов ощетинился и, натянув поводок, подался в сторону,  глухо ворча и скаля зубы.
За прошедшими мимо рыжим пьяницей и господином «столько не живут» обнаружился стройный,  щегольски одетый мужчина в зеленом дублете и зеленом же плаще с темным подбоем. У его ног, распушив хвост и выгнув спину, шипела  на собаку маленькая белая кошечка с разноцветными глазами. Он тоже кивнул леди Таре, но с таким высокомерно-насмешливым видом, что любому, заметившему это, было бы очевидно: ни о какой приязни или уважении между ними нет и речи. Колдунья оскалилась в приветливой улыбке, но тотчас вернула свое внимание Киру, ожидая ответа.

Человек в зеленом, загорелый с каштановыми, выгоревшими на концах до золотисто-рыжего, волосами, падавшими на грудь,  перевел взгляд на спутника прорицательницы Тары и в синих, как луговые колокольчики, его глазах мелькнул явный интерес.  Он кивнул юноше и улыбка его неуловимо изменившись стала приятельски-теплой, однако прежде чем он успел подойти, леди Тара потянула Кира за собой.
- Девушка. Ну, конечно, - понимающе протянула она, - как же без девушки. Думаешь, придет за тобой к Кромахи – искать ворона среди ворон? Пойдем в мой шатер – сам увидишь.  Моя магия честна, я не цыганка, чтобы верить мне на слово.
Пока они шли, Тара только и успевала кивать, приветливо улыбаться  в ответ на улыбки или же кисло кривить губы, встречаясь с подобными гримасами на лицах женщин. Её шатер оказался  среди тех, что расставлены были уже под деревьями, а  не на окраине поляны, и в сравнении с теми, что составляли первый ряд, выглядел линялым и изрядно потрепанным. Однако же пара коней, скучавших на привязи были хороши. А за шатром виднелась повозка – не все маги, подобно Кромахи и его ученикам могли просто прилететь куда желали, обернувшись птицами и сотворить  шатер, используя траву, листья, мох и старую хвою - словно бы из ничего для стороннего взгляда.
В шатре скучала тоненькая большеглазая девушка лет пятнадцати и только в сравнении с нею, даже не со свежестью юности, а с выражением её лица, становилось ясно, что Тара только выглядит молодой – взгляд колдуньи был совсем иным.  Мэри Джейн – так леди Тара назвала девушку, приказав ей поставить зеркала,  довольно быстро  выставила  в центре шатра три треножника, на каждом из которых укрепила по старому со стершимися узорами на кромках, бронзовому зеркалу. И сколь бы ни красив был юноша, пришедший с её наставницей, смотрела Мэри Джейн только на свое отражение в зеркалах или на что-то, что могла увидеть только в них.
- Никогда не верь гадателям, у которых только слова, - назидательно сказала леди Тара, указав гостю в сторону сундука, покрытого небрежно брошенным покрывалом, украшенным золотым шитьем и смотревшимся в этом шатре самой дорогой вещью. – Подожди пару минут, я пробужу силу своих зеркал, и ты сам увидишь.
Она подошла к ближайшему зеркалу, став с задней его части, провела кончиками пальцев по кромке и не то заговорила, не то запела,  водя руками по краям рамы снизу вверх и сверху вниз, пока над зеркалом не появилось различимое взгляду сияние.  То же самое колдунья проделала и с двумя другими. После же обратилась к Киру.
- Войди в центр и смотри.  Если тоскуешь – смотри о прошлом. Тревожишься о здоровье и благополучии – о настоящем.  Боишься за нее – о будущем.  У тебя одна минута. И помни, будущее предопределено от момента выбора до следующего такого момента.  Хотя у иных людей, крестьян и монахов так можно смотреть целые десятилетия.

С этими словами она, поманив жестом ученицу, направилась к выходу из шатра, обронив уже перед открытым Мэри Джейн пологом:
- А о поручении я расскажу тебе позже. Мне надо придумать, как и когда теперь устроить встречу с  Гвеном.

У каждого из чародеев своя история и свои возможности. Тара, или леди Тара, как к ней обращались, принадлежала к числу тех, чьи амбиции куда больше сил и таланта, а магия, которой она владела, заложена была в предметах и не ею самой. Она жила интригами и сделками, заводила друзей и искала покровителей – и была вполне довольна своей участью, хотя, конечно же, завидовала тем, кому подвластны стихии и метаморфозы. Кир или Гвен, или кто-то еще из учеников Кромахи – ей было без разницы, кто послужит её планам.
И таких, как она, было немало.
Оставив Кира в шатре, Тара задумчиво посмотрела в сторону поляны, где уже было шумно и людно, потом перевела взгляд на ученицу – тихоню, каких поискать.
- Не хочешь пойти посмотреть на праздник? – спросила она Мэри Джейн.
Девочка помотала головой.
- Мне и отсюда хорошо видно, а шатер оставлять без присмотра не стоит.

Тара только вздохнула и, вспомнив, как легко ушел от своего наставника Кир, подумала, что у её ученицы мало шансов обзавестись в этом мире друзьями.  То, что чары зеркал иссякли, Тара ощутила, как почувствовала бы, находясь и рядом с ними. Но это случилось слишком быстро. Она решительно зашла в шатер, но ничего странного не обнаружила. Кир находился  в центре треугольника из подставок для зеркал, но сами зеркала погасли, словно в них и не было магии.

- Как-то ты быстро, - улыбнулась леди Тара, стараясь пересилить своё любопытство и не задавать вопросов, не приличествующих прорицательнице, - достаточно увидел?  А Гвену передай, что я буду ждать его в день летнего солнцестояния и после еще неделю на западном берегу Лох Лугалуган. Этого достаточно.

Она пытливо посмотрела на юношу, раздумывая, задержать его  еще или предоставить самому себе – любопытничать и развлекаться на празднике. Но решила, что проку с него будет не много. Колдовать он едва ли умеет, а вот рассказать Кромахи, о чем они говорили, очень даже может.
- Еще увидимся, думаю, - сказала она, не прощаясь, - повеселись там.

- Этот дуб мне не принадлежит, - со смешком в голосе отозвался мужчина, -  Как и трава под ним.

Он шагнул к юноше и мгновенно оказался как-то непозволительно близко, возвышаясь над Киром на добрую голову.
- Заводишь друзей, да, мальчик? - поинтересовался он,  приподнимая лицо Кира пальцами за подбородок. - Или ищешь помощи? Есть два типа учеников. Одни бросаются в самую гущу событий, помогают, чем могут, устроителям сцены и тем, кто накрывает столы. А другие смотрят на происходящее со стороны, словно все праздники мира не для них.

Он погладил юношу по щеке и отпустил.
- Меня зовут Элиас. Элиас мак Айнмире и со мной лучше дружить, мальчик.

В его голосе снова послышался мягкий, ласковый смешок.
Чары, наложенные на юношу Элиас видел, как видел его одежду, даже лучше, и мог бы без труда снять. И даже хотел это сделать, движимый острым любопытством, но понимал, что потом, даже если он снова их наложит, наставник Кира поймет, что это было сделано кем-то другим.
- И для закрепления дружеских отношений, расскажи мне, чему тебя уже научила магия, а что не получается?

В ответ на похвальбы Кира, Элиас только рассмеялся. У него был искренний и приятный смех, и услышанное развеселило его от души.
- А ты мне нравишься. Пришёл. Как-будто у тебя был выбор. Нет, Кир, учеников приводят на празднование Бельтейна не просто так. А к лучшему ли...

Мальчишка  так заманчиво прижался спиной к дереву, что Элияс не отказал себе в удовольствии, опереться одной рукой о дерево,  нависая теперь над Киром и глядя в его лицо сверху вниз.
- Тебе ведь и сравнивать-то не с чем, - Элиас фыркнул, - да и не сможешь сравнить. Но... сплети для меня венок, Кир, а взамен я тоже тебе что-нибудь подарю. Возможность колдовать, не боясь бега времени, к примеру. Или призову для тебя фамилиара, а может... кто знает, чего мы захотим к рассвету?

Он склонился к самому лицу юноши и прошептал:
- Всего лишь венок. А я потом подарю его какой-нибудь смазливой колдунье. Я, видишь ли, сам, не умею.  Но я могу нарвать для него цветов

- А ты всех друзей называешь господами и обращаешься к ним на «вы» ? - весело осведомился колдун, весь разговор которого откровенно забавлял и вместе с тем явно доставлял удовольствие точно такое, как сытому коту игра с пойманным мышонком в углу комнаты. - говори мне «ты», Кир, и называй Элиас.

Словно ощутив перемену в намерениях хозяина откуда-то сверху к нему на плечо беззвучно спрыгнула белая, как молоко, кошечка и какое-то мгновение на Кира смотрели две пары глаз, звериные и человеческие.
- Здесь рядом есть луг с чудесными цветами, - сообщил он, огладив Кира по плечу словно затем, чтобы только тотчас подхватить под локоть, - давно меня никто не брался чему-либо учить. Тем веселее! Посмотрим, чему ты сможешь меня научить, Кир.

Но куда ближе, чем обещанный луг с цветами, которые, судя по словам Элиаса легко было нарвать и в сумерках, оказался его конь — пасся, ожидая хозяина буквально в дюжине шагов от дуба, под которым и состоялось их с Киром знакомство.  Сбуря на коне была праздничная, с медальонами, матово отсвечивающими в ночном свете, и кистями, а его вычесанная грива спускалась по левую сторону шеи едва ли не до земли. В сумерках сложно было определить, какой он масти — не то рыжий, не то гнедой.
Кошка ловко юркнула хозяину под плащ ровно за мгновение до того, как тот легко взлетел в седло и, склонившись, подал Киру руку, чтобы помочь взобраться, намереваясь усадить юношу впереди себя.
- Забирайся!

И в тот же миг словно потоком воздуха Кира мягко, но достаточно сильно подтолкнуло в спину, не  то поторапливая, не то помогая оказаться в седле так же легко, как Элиас. И едва это случилось, конь двинулся с места, пошел сначала шагом, а после перешел на легкую рысь.

- Итак, мой юный наставник, - голос Элиаса, одной рукой уверенно обнимавшего только что удачно похищенного юнца, звучал над самым ухом Кира, - расскажи, с чего мы начнем?