Они могли наблюдать за игрой сидя в резных креслах по обе стороны от царского места, но  занимали свои места там лишь в те дни, когда сам повелитель Крита снисходил до того, чтобы посмотреть игру, игрой, в общем-то, и не являвшуюся. Тогда танцоры обычно гибли, и такова была воля богов — и тех, что оставили их на чужбине, и Колебателя Земли, которому предназначались в жертву их жизни чужеземцев, с того самого момента, как они,  данники, ступали на берег Крита.
Их смерть была лишь вопросом времени.

Они заняли места среди богатых торговцев, судовладельцев и держателей больших мастерских, и он слышал предназначенные ему благословения, а она — просьбы о благословениях от женщин. Она, жрица, была им близка и дорога — истинное сокровище Кносса,  наследница матери, притом, как говорили другие служительницы Богини, Ариадна была благословлена дарами, которых Богиня-Мать не соблаговолила дать великой жрице и царице Крита. Ариадна говорила с богами. Во всяком случае тот, кто иногда входил в его тело — слышал её и успокаивался. Иногда даже оставлял тело царевича сразу, достаточно было сестре заговорить с ним, положить прохладную свою ладонь на его руку.
Он не помнил этих моментов. Он помнил только, как они всякий раз возвращались запутанными ходами из подземной части дворца. Она шла впереди, держа в одной руке бронзовый светильник, а другой, маленькой, словно детской ладошкой, сжимала его пальцы. А он, опустошенный, уставший, с больной, словно от похмелья головой, плелся за ней, задавая одни и те же вопросы: Сколько дней прошло? Сколько их, жертвенных юношей и девушек было? Укрылся ли кто? Спрашивал ли о нём отец? А мать? И тихо, виновато, в тайном страхе, ожидая ответа:
- Я тебе ничего не сделал?

Он понимал, что раз она идет впереди в пестром своем наряде и старом, вылинявшем до грязно-розового, некогда красном плаще, с прической, на которую рабыни потратили немало времени, то можно не спрашивать. Но все равно хотел слышать её: «нет, не волнуйся».
Он был зверем Миноса, он носил имя  отца, на которого не походил, как часто не походят дети богов на смертных мужей своих матерей, его боялись, как боятся всесокрушающей стихии, и не только те самые люди, которые сейчас приветственно склоняли головы, если ловили на себе его взгляд, но даже братья и сестры, даже отец. А он...
Он боялся сделать больно или обидеть ненароком её — Ариадну.
Но это было тайной. Его тайной.

- Ты уже видела этих Журавлей? - спросил он сестру, без особенного интереса глядя за происходящим на арене.

Первые игры с быком у новой команды никогда не бывают зрелищными, потому новички и выходят первыми, и по тому, как ведет себя бычок, которого они сопровождают, дразнят опасливо и неумело, зрители определяют каждый для себя, в каком нынче настроении Повелитель морей.

- Тимей, распорядитель арены, советовал мне оказать им покровительство. Говорит, что у афинского царевича, прибывшего с ними, все задатки будущего фаворита, несмотря на то, что он слишком взрослый для этих игр. А может и благодаря этому. Пока он такой же пленник, как все. В наших силах позволить ему стать гостем.

Один из афинян, невысокий юноша, заплясал прямо перед мордой быка, отскакивая назад по мере того, как белый бычок догонял его, труся с ленцой сытого и добродушного животного. Двигался юноша, как боец, привыкший  завоевывать победы не силой, но ловкостью и выносливостью.

Астерий, как и все зрители, затаил дыхание, гадая про себя, прыгнет новичок или не прыгнет. Но тот отскочил и оказалось, что пока он отвлекал бычка, другие члены его команды подготовились к тому, чтобы показать зрителям если не свою ловкость, то смелость. Прыгали они не через голову, ловя бычка за выкрашенные красной краской рога, но через него самого. Чем-то их забава напоминала тренировки наездников, вскакивающих в седло бегущего рысью коня и спрыгивающего с него.
Афиняне прогнали своего бычка по кругу и ушли с арены под нестройный гомон зрителей, часть которых выражала недовольство, а часть требовала чемпиона и настоящей игры, а не этих детских забав.
- Помню я, каков был Орест в своих первых танцах, - усмехнулся Астерий, - этот афинский мальчишка в сравнении с ним — просто Гермес в сравнении с хромым Гефестом, а теперь... сама посуди.

Орест, разумеется, не вышел. Распорядитель игр выпустит его в самом конце.  Но следующая команда работала куда лучше афинских рабов. Хотя и у них бык был тоже спокоен.
Астерий с трудом сдержал зевок и хмуро глянул на облачное небо.
- Что тебе говорят боги, сестра, - шутливо поинтересовался он, - оросит сегодня чья-нибудь кровь белый песок арены или все собравшиеся ради представления уйдут разочарованными?

Астерий и Ариадна разительно отличались от жителей Кносса, невысоких, смуглых и черноволосых. Он к тому же был, как минимум, на голову выше любого из мужчин, и рядом с ним она, хрупкая и невысокая, казалась совсем маленькой.

- Я имел в виду, видела ли ты их с быком, - уточнил он, - Тимей звал посмотреть на тренировку, когда я видел его на пирушке в доме Иасиона. Они его тревожат. Но я понимаю, он хочет нового фаворита и фаворита своего. И не такого, как Орест, которому покровительствует как раз Иасион. Но ты же знаешь, что будет, если я выкажу им покровительство. А еще...

На арене что-то происходило. Танцоры разбились на две группы и трое уводили в сторону одну из девушек, сутулившуюся и державшую одну руку под грудью, а другую у собственного горла.
Двое парней в это время дразнили бычка, но рисунок танца был разрушен, зрители неодобрительно гудели.  Астерий огляделся по сторонам, высматривая кого-то из рабов Тимея или его помощников. Случайные люди здесь даже воду и финики зрителям не предлагали — старый пройдоха позаботился о том, чтобы у любой лазейки на арену стоял его человек.
- Раб, водонос, - кликнул Астерий и загорелый до черна юноша с  красивым разворотом широких плеч и тонкой талией направился к нему, двигаясь грациозно и плавно. Лицо его показалось Астерию знакомым.
Когда тот приблизился, царевич спросил:
- Можешь найти распорядителя?
Водонос помедлил с ответом, кланяясь низко и, когда поднял голову, лицо его сделалось серым от страха.
Такое случалось часто и обычно не с чужеземцами, а как раз теми, кто жил при доме Секиры или бывал вхож туда, в царский дворец. Шпион? Стоял, приглядывал за ними, потом бы побежал рассказывать кому-то из братьев, что они были на играх?
- У тебя языка нет, раб? - поинтересовался Астерий, найдя новое развлечение. - Если есть, а ты им не пользуешься, я избавлю тебя от этого излишка.
- Есть, господин, - выдавил тот едва слышно, - простите, господин.
- Ну так отвечай.
- Наверное я смог бы, если...
- Ступай и приведи его. Знаешь кто я?
Водонос резко, как-то по-птичьи, дернул головой. Очевидно, это означало «да».
- Ступай. И пусть поторопится.

Потом он склонился к уху сестры и попросил, накрывая ладонью ее маленькую, словно детскую, руку.

- Сообщи Тимею, что богам угодно, чтобы сегодня Орест исполнил последний свой танец. И я хотел сказать тебе.  - Астерий вспомнил о чем думал, когда его отвлекла суета на арене, - он, тот афинянин из Журавлей, царской крови.  Я хочу, чтобы он не умер. Даже в подземельях. А мы же знаем, что те, кому я покровительствую, быстрее прочих оказываются там.

Астерий не хотел думать, на самом ли деле так падал жребий данникам, чья кровь, по словам матери, нужна была Богу, что входил временами в его тело, или Пасифая руководствовалась какими-то своими решениями, когда называла имена обреченных спуститься в подземелья Лабиринта, где буйствовал Зверь Миноса. Первого своего фаворита он выбрал лет пять назад, из прихоти, сиюминутной симпатии. Юноша, его ровесник, был словоохотлив и чудесно играл на кифаре, он мечтал стать аэдом, а жребий выпал — в бычьи плясуны Кносса.

Он верил, что благоволение царского сына принесет ему удачу. Но богиня решила иначе. А о том, что Сфенел погиб в подземельях Лабиринта, Астерий узнал лишь когда пожелал пригласить его отужинать в своих покоях спустя несколько дней после очередного приступа одержимости Богом.
- Пока не умер, - уточнил он, подумав. - Как его имя, кстати? Я не помню.

Отредактировано Cromachy (2022-02-16 14:17:52)

Имя афинского царевича просочилось, словно  струйки воды сквозь песок, через память Астерия и он не видел в том никакой беды – стоит ли будущему правителю Крита помнить имя какого-то раба?  Но все было не так просто.  Астерий проследил за взглядом сестры и увидел того, о ком они как раз говорили.
- Про Посейдона я помню. Тем более, стоит сохранить его жизнь. Мне не хочется стать братоубийцей,  пусть даже по воле богов.
А вот судьба Ореста была уже решена.
Запыхавшийся Тимей явился один, без сопровождения юноши-водоноса. Раздавшийся вширь коренастый старик с седой курчавой шевелюрой и еще темной, лишь продернутой сединой по бокам бородой, он, говорят, вырос на арене, будучи сыном одного из павших в боях сотников еще прежнего царя и в юности был из тех, кто выходил к быку добровольцем, один на один, посвящая свою жизнь и смерть Богине. Но Тимею достало ума уйти в зените славы, не знавшим поражений, хотя для живого плясуна он был в свои тогдашние двадцать пять ужасно стар. От него пахло скотным двором, старческим потом и гнилыми зубами.  Астерий кивнул в ответ на приветственные слова старца.
- Я подумал над твоим предложением, - сказал он, искоса глянув на сестру, все увещевания которой он старательно пропустил мимо ушей, - кто-нибудь уже выказал желание оказать этому Тесею покровительство?
- Я жду твоего ответа, богоравный, - Тимей спрятал довольную улыбку, склонив голову, - что ты решил?
Спросил  он намного тише, чем произносил слова приветствия.
Астерий кивнул старику, и губы его раздвинулись в улыбке. И только хорошо знающий этого светловолосого и голубоглазого гиганта, мог бы понять, что не была эта улыбка ни доброй, ни чувственной. Тимей все понял верно.  Пусть не сохранивший в свои лета здоровые зубы, видел он прекрасно, а вдобавок ко всему был еще и внимателен. Взгляд его скользнул в сторону сплетенных рук брата и сестры, но тотчас ушел в сторону.
- Благословите, божественная, - обратился он к Богине-на-Земле, - милостью Богини все наши намерения воплотятся без лишних препятствий.

Отредактировано Cromachy (2022-02-17 10:13:29)

Тимею пришлось удовольствоваться ответом юной жрицы, и он поклонился,  пробормотав благодарности и скрывая свое  недовольство таким ответом. Воплощение Богине в прекраснейшем из её обликов, пророчица, Ариадна была все же и юной женщиной, притом настолько далекой от простых женских забот, что порой вела себя, как дитя.
Вот и теперь, внимание её привлек новый танцор из Афин, и она вмиг позабыла о том, что куда бы ни был обращен её взор, взгляды множества глаз будут нацелена на неё. Думая так, Тимей полагал себя мудрым и сетовал в душе, что не смог найти подход — ладно к жрице, но  и к её брату. Царевич виделся ему, как и прочим, простым человеком, далеким от всяческих интриг. И нехорошо было, что, возмужав, он, как теленок за пастушкой, ходит за своей сестрой.
- Я решил, - протянул Астерий, щурясь от солнца, - что хочу, чтобы этому афинянину и его команде послали нынче к ужину хорошего вина и баранины, вываренной в молоке, и  обжаренной с медом и кореньями.
Со стороны могло показаться, что он и не услышал пожелания сестры, но  его пальцы  чуть плотнее переплелись с её безмолвным согласием.  Затем Астерий снял поочередно наплечные браслеты. Ярко засверкали они в лучах солнца, заиграли парные рисунки — взбрыкивающие задними ногами вилорогие быки, которых хватали за рога танцоры, тогда как напарник каждого, стоя позади быка  стоял, коленопреклоненный, воздев руки к небу — явно сам только что перелетел в прыжке через быка.
Тимей с готовностью протянул руку.
- Передай это афинянину.
Старик поклонился и, помедлив немного заметил, что царевич и царевна о нем забыли, глядя, как и все зрители, на арену. Поняв, что других указаний не последует, распорядитель игр отправился прочь, думая, чтобы сказать афинянину, какие найти слова, чтобы тот расстарался, чтобы понял, каких милостей может снискать, если  окажется не слишком злоязычен или заносчив.

- Когда-то, - Астерий склонил голову к плечу сестры, - этот день должен был наступить. Я хотел думать, что мы никогда не станем настолько взрослыми, чтобы ты не смогла бывать, где и я, а я...  буду думать о чужеземце лучше, чем о прочих лишь потому что он — царский сын. Придумай, как нам испытать его. Как удостовериться, что он... не просто благородный дурак, пожертвовавший собой ради чести?

Он негодующе мотнул головой, словно отрицая предложение сестры, а в голубых, как полуденное небо в жаркий день глазах,  полыхнула ярость. Но Ариадна была права. Ей, жрице, нельзя было открыто появляться на пиру в его городском доме.

- Возьми Этру, - вспомнил он старой служанке, умной и хитрой достаточно, чтобы не сомневаться в ее молчании, особенно если за выполнение поручения одарить ее чем-то, - чтобы не скучать. А я приглашу аэда и посажу ближе к твоему укрытию, чтобы развлекал тебя песнями и сказаниями, пока мои гости будут есть и пить.

Внезапно со стороны моря налетел порыв ветра, принеся с собой свежесть и запах соли. Он растрепал кудри Астерия и едва не унес покрывало Ариадны, да и других зрителей приласкал. Все взгляды на какое-то мгновение обратились в сторону горизонта, где, над самым краем моря, появилось маленькое облачко. Им, жителям острова, не было нужды гадать, что это означает. Астерия охватило странное чувство, схожее с тем священным трепетом, которое он испытывал перед матерью, когда видел ее в облачении жрицы, пусть и не таком ярком и богатом, как ее царские одежды. Но Пасифая и лицом менялась, преображаясь для служения Богине и свершения обрядов, а Ариадна... Ариадна в этот момент была  родной и близкой, как всегда, и все же он всем своим существом ощущал ее силу.
Но гроза будет еще не скоро. Представление они могут и досмотреть.

Ветер, словно донес зов Посейдона и до быка, мерно трусившего по арене, пока Орест и его команда, скакали вокруг него, выбирая моменты для прыжков. Зверь замычал, подняв голову, остановился на миг и сменил направление, двинувшись через арену.  Орест побежал рядом с ним.  Вот рука плясуна легла на холку быка. Вот  бычок, словно человек подтолкнул его, подался вправо, казалось, переменив свое намерение, и пожелав вернутся к прежнему своему пути в параллель с краем арены. Тут же подскочили ещё трое танцоров, маяча перед быком так, чтобы , огибая их, он вернулся к обычному своему пути. И  снова до слуха зрителей донеслось мычание, протяжное и низкое — зверь злился.

Оресту, обласканному с самого начала милостями своего покровителя, повезло с быком. Его команда выходила на арену с животным, обладавшим спокойным нравом, и девушкам нередко приходилось изрядно его дразнить и подгонять, чтобы бычок шел порезвее. Им, танцорам приходилось помнить, что зрители собираются вовсе не для того, чтобы скучать. Тимей говорил об этом ежедневно, а когда был недоволен, грозился поменять быка или разбить сложившуюся команду, поставив опытных танцоров старшими в другие группы.  Астерий знал всё это с тех пор, как сам мечтал о славе бычьего плясуна и проводил среди невольников много времени,  пока мать не положила этому конец, запретив ему ходить к плясунам, к грязным рабам, как она сказала.

Бык уже не мычал, он взревел, словно в ухо его ужалила оса, и двинулся на двух девушек,  оттесняя их к краю арены.
Зрители затихли, неотрывно следя за происходящим.  Если танцоры не смогут увести быка с арены, им придется  погнать его на очередной круг. И прыгать придется тоже. Темные на фоне песка человеческие фигурки заметались вокруг зверя, дразня его и отвлекая. Орест обежал быка и занял место одной из девушек, готовясь ухватится за длинные, выкрашенные  алой краской рога. Плясуны разошлись в стороны, красиво, по двое, пройдясь колесом. И новый порыв ветра, казалось, подхватил танцора, оторвал его от земли и забросил на спину зверя.
Астерий выдохнул.
Орест соскользнул на песок,  вскинул руки в победном жесте, не видя, как за его спиной бык, бросился на ту девушку, что была к нему ближе. И только слившиеся воедино женский крик и рев животного сообщили ему о том, что Бог сегодня выбрал себе жертву.

В толпе раздались крики. Кто-то выкрикнул имя: «Тиро». Откуда-то прозвучало рыком: «Усмири бога, Орест, если ты не баба!». И крики, зазвучавшие после, слились в повторении другого имени: «Орест! Орест! Орест!». Толпе мало оказалось одной жертвы. Все знали, что разошедшегося зверя усмирить будет не просто и не жалели жизни своего любимца в преддверии надвигающейся бури.

- Пусть он умрет, - шепнул Астерий взволнованно.
Не сестру просил, Богиню-на-Земле.
- Сейчас. Пусть он умрет. Его время прошло.

Отредактировано Cromachy (2022-03-02 15:41:14)