Кровь.Много крови. Так много, что она просто пенилась от своего обилия. Она стекает по скамьям, она собирается в лужи на полу трибун притравочного двора. Она пьянит сильнее, чем самое крепкое вино и красит и пёстрые одежды знати, и блёклые простолюдинов, и её прекрасное, как и она сама, платье в единый для всех сословий перед лицом смерти багровый цвет.

Перед его лицом.

Чудовище очнулся от тяжёлого сна, вздрогнув. Он не помнил, когда провалился в сон без сновидений на простой кровати, на которой когда-то спала его мать. В оконце маленького необитаемого и запылившегося домика в Пьемонте, куда он рвался словно в бреду, а на деле вышло, что наяву, робко заглядывали первые лучики всё ещё по-зимнему холодного солнца. И на миг Румпельштильцхен подумал, что, может, всё, что было в последние дни, обращение в химеру, предательство Анны, казнь, расправа, просто дурной сон. А сейчас этот сон просто сменился на ещё один, в котором он оказался в доме своего детства. Такое, когда ему снилось два сна в одном, бывало, иногда, даже просыпаться было тяжело и приходилось заставлять себя, словно борясь с невидимой тяжёлой трясиной, и, может быть, ему просто надо постараться проснуться сейчас, заставить себя, как и в те разы. И тогда он просто окажется в хозяйской спальне отцовского дома в Тулузе, где облегчённо усмехнётся этому кошмару.

Он зажмурился.

Открыл глаза, пугающе легко.

И ничего не изменилось.

Эмоции вспыхнули в нём, как никогда, едва управляемые, словно лесной пожар.

Отчаяние захлестнуло волной, так что Антон спрятал косматую рогатую голову в руках, и тут же, обжигающей лавой, за отчаянием пришла ярость, едва поддающаяся управлению, звериная, чистая, как стекло. Химера зарычал, встав рывком с кровати, и ближайшие ни в чём неповинные стул и стол вдруг с треском отлетели в стену, и тут же были доломанны когтистыми цепкими руками. Осознание, что это мамины вещи, облило как ледяной водой, швыряя в разумную, человеческую грань, и Румпельштильцхен торопливо подошёл к остаткам мебели, упал на колени перед ними, тщетно попытался составить их вместе.

Тщетно. Тщетно. Сломанного было не восстановить, не привести в изначальный вид.

Как и его самого.

Колдун посмотрел на свои руки, золотисто-зеленоватые, с чёрными когтями, с чешуёй на тыльных сторонах ладоней. На них всё был запах крови сотни человек. Руки убийцы. Руки химеры. Монстра, как он есть, и всё в нём было теперь таковым. Стопы - льва, хвост - словно дьявола с картин, рога - козлиные, крылья - дракона, звериные чувства, заставляющие шарахаться на каждый шорох, и шквал необузданных эмоций впридачу. Всё, как они хотел, всё, как и было предсказано. Лишь то, что дух матери явился ему у её драгоценного розового куста, дало ему отсрочку, дало ему сохранить рассудок в этом безумном превращении, перечеркнувшем всю его жизнь. Всё, как он и хотел, и как не мог представить в своём самом худшем кошмаре.

И всё по велению одного человека. Химера подняла косматую голову. Могущественный колдун, вошедший в легенды, восхищавший своим искусством, своим умом. Да будь он сам проклят, если не сможет обернуть это чёртово проклятье вспять! Да, да, он должен был обернуть проклятье вспять. Он же его создатель, он дал комочек соли в ту ночь. И Чудовище знал, где этот колдун живёт, а, значит, мог и найти его. Оставалось только отыскать склон повыше, откуда можно было слететь. В конце концов, до Пьемонта он добрался на вновьприобретённых крыльях, пусть и в полубеспамятстве.   

Несколько минут на подъём на небольшую гору, которую Антон знал с детства, подъём такой лёгкий со всей звериной ловкостью и мощью. Всего три часа на становившихся с каждым взмахом послушней крыльях до Тулузы, до отцовского дома. Всего пара минут, чтобы найти половицу с гримуаром матери и заложенным в него чёрным вороньим пером. Столько же, чтобы сменить выпачканную в крови одежду на чистую. Столько же, чтобы найти на карте мира в отцовском кабинете Ирландию и прикинуть, как лететь. И два дня, чтобы добраться до ней, а заодно отыскать на острове, где люди были не бельмеса по-латыни, когда он спрашивал их, скрываясь под плащом, проклятущий Коннахт и одного местного колдуна.

Того, кто сотворил его проклятье.

Того, кто поставил чёртово условие с поцелуем так, словно в насмешку, словно знал, чем всё обернётся.

- Кромахи, - прошипел химера, поджигая в разведённом костре воронье перо и, пока оно тлело рыжими пятнышками пламени по краям, сжимая в когтистых пальцах чёрный пепел.
Ничего не изменилось в ранних сумерках, словно в первую ночь, когда Румпельштильцхен звал Повелителя ворон, и от этого звериная ярость снова застлала глаза белой пеленой.
- Кромахи!!! - взревел монстр так, что сонные вороны в лесу взвились в небо чёрным облаком.

Подпись автора

Словно раненный зверь,
Я бесшумно пройду по струне.
Я не стою, поверь,
Чтоб ты слёзы лила обо мне...

Запах. Шалфея и... ночи? Чудовище не понял, откуда тот взялся, но, шумно втянув носом воздух, понял, что сильнее всего шалфеем и ночью тянет из-за спины, и обернулся раньше, чем Повелитель ворон зажёг светочь.

"Его запах".

Кромахи был таким же спокойным и таким же уверенным в себе, как и в их первую встречу. "Слишком самоуверенным", - Химера зашипел, встал, чуть пригнувшись и не выпуская колдуна из Коннахта из поля зрения. Он теперь ясно, в отличие от того, как это было в притравочном дворе, ощущал, как напряглась каждая частичка его тела, как встали дыбом волосы на затылке, как хвост-плеть ходил из стороны в сторону, словно у льва, готового к броску.

- Рассказывайте, сударь, что вам нужно на этот раз?
- Что мне нужно? Переговорить, сперва, сударь, - змеиного шипения в голосе Румпельштильцхена было больше, чем человеческой речи. Однако мысль о том, что перед ним всё ещё чародей, имя которого вошло в сказания и вызывает благоговейный страх не только у детей, не позволяла совершенно спустить с цепи клокотавшую внутри звериную злобу и броситься. А она рвалась, будто дикий конь из узды ездока-недоучки, держащегося пока на чистом упрямстве.
- И теперь, извините, я не в состоянии для политесов, потому скажу прямо: верните мне мой человеческий облик. Вы это заклинание создали по моей просьбе, вы его по моей просьбе же и отмените. Или обратите его вспять, или измените "ключ", придумайте новое по принципу "клин клином", что угодно - вы это можете, а за платой дело не станет - что вернёт всё назад, чтобы я не был этим! С той женщиной ничего не получилось, шутка с поцелуем вышла откровенно не смешной, - добавил он, а затем, вглядевшись в лицо Кромахи и вспоминая его слова про сто лет поисков, которых должно было хватить, прищурился:
- Вы знали о том, что так случится? - это было даже скорее утвержедение, которое монстр угрожающе прорычал.

Подпись автора

Словно раненный зверь,
Я бесшумно пройду по струне.
Я не стою, поверь,
Чтоб ты слёзы лила обо мне...