Когда Морозини приблизился к камину, Бруно почувствовал, как  по спине прокатил неприятный холодок. Быть обнаруженными для них с Меркурио было бы плохо в любом случае. Но прежде, чем они услышали слово «дож» после слов «шлюха, в объятьях которой умирают», самое худшее, что их ждало – это обвинение в проникновении в дом и унизительный суд. Теперь же... Бруно представил, как огромные ладони мавра обхватывают его голову с целью крутануть резко в сторону, сворачивая шею, как курёнку, обреченному  пойти даже не на суп, а на корм  мидиям и рыбам, обитающим в Гранд канале. Хотя ум его тут же запротестовал против такого исхода – ведь оказались они здесь с Тассо внезапно, словно попали под какие-то чары. Или же все это было лишь видением, и потому обнаружить их никак не могли.
Однако взгляд донны Лукреции, вновь обращенный к камину, на них, пресек эти столь приятные душе заблуждения.  Она знала. Знала про непрошеных, не званых в эту ночь гостей. И …
Что могло быть на уме у этой женщины, Бруно даже не пытался предположить.
- Твоё дьявольское племя даёт клятвы легче, чем кошка давит мышат. И нарушает  не моргнув глазом, - сообщил  Морозини. – не смей даже заговаривать об этом больше, иначе я захочу вспомнить о том, как ты кричишь, когда твою  кожу клеймят  каленым железом.  Мой герб ведь  давно стерся… пора бы обновить.
- Я раба твоя, - вздохнула Лукреция и, несмотря на услышанные угрозы, прильнула к своему любовнику, - ты волен делать, что пожелаешь, и если останешься глух к моим мольбам не повторять тех пыток, мне останется лишь пережить их снова…
- И снова… - эхом повторил мужчина.
- Всё, что пожелаешь, - голос женщины зазвучал глуше и как-то проникновеннее, - и даже то, чего ты боишься желать. Только добавь к основному блюду что-нибудь на сладкое.  Хочешь, любой, любая, кого пожелаешь здесь, в этом доме, не сможет отвергнуть тебя, и отдастся тебе с такой же готовностью, как я.  Твоя милая кузина?  Не говори, что никогда не желал ее. Уж я –то знаю…

Оставив вместе с монашескими одеждами и невинное незнание мира, простительное юности, Джордано жадно вкушал все плоды познания, какими искушал его мир, греховный, суетный и глупый, рождающий подчас гениев.  Из заветов того, кого христиане называли своим Спасителем, он вынес главную мудрость: «Не судите». И эта мерка подходила ко всякому  случаю или чужому слову. Вот и сейчас, смущаясь не столько того, что оказался невольным свидетелем чужих любовных забав, сколько того, что  был свидетелем не единственным, он старательно опустил взгляд, словно школьник, впервые увидевший, как  парочка студентов зажимают в проулке молодую служаночку или девицу, взгляд которой показался им призывным, а случайная улыбка – приглашающей.  Его бросило в жар – и от стыда, и от возбуждения и от стыда уже за эту такую естественную реакцию плоти, хотя вокруг было темно, так темно, что он не мог рассмотреть лица Меркурио. Да и едва ли тот был стоиком или скопцом.
Только он подумал об этом, как запястье его сжали горячие пальцы, и Меркурио потянул его вслед за собой.  Джордано поднял взгляд на любовников, проверявших сейчас прочность стола, и подумал о том, как, в сущности, отвратительно смотреть на красивую, с точёной фигурой женщину, в объятьях грузного, давно утратившего физическую привлекательность мужчины, пусть  даже в эти мгновения воображение дорисовывало то, чего не могли рассмотреть глаза.
- Морозина, - выдохнул вдруг мужчина, неотрывно глядя на свою любовницу, - ангел мой, ты…
- Я, я – задыхаясь шептала женщина в те самые мгновения, когда двое непрошенных гостей выбирались из камина, - ты ведь желал меня, давно, когда…
- О, да! Такая чистая, как же я ревновал… Ты и сейчас…
И тут она, это исчадие ада, сатанинское отродье, как называл её Морозини, взглянула на них.
Джордано заметил лишь блеск белков ее глаз и почувствовал, как ноги сделались ватными.
- Так же юна, как тридцать лет назад, - пропела женщина, рукой прижимая голову любовника к своей шее.
Блеснули влажно в улыбке её зубы и она, не сводя глаз со своих гостей,  запустила пальцы в волосы Морозини,  вся фигура которого мерно сотрясалась, заставляя поскрипывать и стол, А  потом,  обхватив ногами широкие бедра любовника, она освободила руку, на которую прежде опиралась и повелительным жестом указала  снова в сторону камина.
- Скажи, - глухо прохрипел Морозини и  прильнул к открытой белой, словно мрамор, шее, - скажи…
- Ты и так знаешь, милый, - послышался бархатный смешок, - ты лучший!
Бруно закусил губу,  чтобы шум дыхания не выдал его.  Кем бы ни была эта женщина, тварью ли бесовской или искусной шлюхой, но кажется, даже обнаружив их с Меркурио присутствие, она не собиралась выдавать  их своему покровителю.
Или всё же… хозяину.
Он дёрнул  Меркурио за руку, утягивая обратно в их ненадёжное укрытие.  Хотела бы эта чертовка выдать их, давно бы подняла шум или сама принесла свечу к камину. Оставалось надеяться, что в своем желании помочь она пойдет до конца и выпустит их, как только Морозини покинет гостиную.

Совет не поминать Бога всуе Джордано проглотил. И тихо рассмеялся, чувствуя явное облегчение,  когда за донной Лукрецией, кем бы она ни была, и АндраМорозини, который считался человеком большого ума и широкой души, закрылась дверь. Он тихо рассмеялся, пытаясь скрыть чувство неловкости и гадливого стыда, которые испытал, наблюдая эту сцену.
- Вы видели, мессер? – спросил он тихо, - заметили? Она…  она ведь.
Он вздохнул, пытаясь унять смятение и животное своё желание, которое, подобно проснувшемуся голоду, сбивало теперь мысли. Потом медленно выдохнул.
- Она ведь вернётся. Она знает, что мы здесь и… если бы она хотела выдать нас Морозини, то сделала бы это сразу.
Обсуждать с Меркурио то, чему они оба оказались свидетелями, Джордано счел непристойным и неуместным. Они, конечно, обменялись тонкими шутками в начале знакомства, но с той минуты прошло едва ли больше часа – а это слишком короткий срок, чтобы два благовоспитанных человека могли обсуждать хозяев дома, куда были приглашены.  Хотя, вспоминая детали разговора между Лукрецией и Морозини, Джордано не мог отделаться от странного чувства, что эти двое обсуждали именно тот вечер, где ему так наскучили венецианские патриции, что он сбежал пьянствовать в одиночестве. Но обсуждали так, словно ему еще предстояло случиться.
Впору было и в самом деле укрепиться в мысли, что ему было явлено видение. Видение прошлого. Но видение всё не заканчивалось, и они с Меркурио оказались уже не только зрителями, но и были замечены сами.
- Я все же не понимаю, как…  как случилось, что мы с того приёма оказались здесь же, но… сейчас. И боюсь, что не хочу понимать, кто же такая эта ведьма.

Время, поток, ветка…
Наверное, Меркурио считал, что и в самом деле всё объяснил. Джордано же довольно было услышать лишь два слова: «моя вина».
- Магия.- Выдохнул он. – Так, значит, вы, мессер,  маг.  Тогда почему бы вам не перенести нас на площадь Сан Марко?
Он не припоминал, чтобы Меркурио читал какие-то заклинания или совершал пассы перед тем, как они оказались в полной темноте, оставшись там же, где стояли – у лестницы в доме любовницы венецианского патриция. Следовательно, чтобы уйти отсюда, ему и не нужно было ничего произносить. Но  длилось их уединение недолго. 
Вновь  засиял в щели открывающейся двери огонёк свечи и хозяйка дома вернулась.  Бруно   огорчённо вздохнул и прибегнул  к той скромной магии, которой владел сам – магии слов.
- Мы не воры, мадонна! – произнёс он, - мы лишь  невольные гости в этот час в вашем доме. Но гости званые, поверьте.  Хотя в потоке времени мы, зацепившись, как-то  задержались и оказались прежде того часа, когда были представлены вам.
- Неужели? – в голосе куртизанки звучало смешливое недоверие, но она не закричала, как грозилась.
- Моё имя Джордано Бруно, возможно, вы…
Он не мог представить  Меркурио, поскольку называл его тем именем, которое выбрал сам. Но надеялся, что успел сделаться в Венеции достаточно известен, чтобы Морозини, пригласивший его на этот приём,  мог похвалиться знакомством перед любовницей. Должна же она была знать имена тех, кто придёт пробовать цыплёнка с имбирём и рассуждать с умным видом об устройстве вселенной и политике Светлейшей прежде чем, воспылав страстью,  поддаться греху и заняться любовью прямо на глазах у остальных гостей,  разделяющих это веселье.
-… слышали . И я имел честь получить приглашение от мессера Андреа лично.
Лукреция  даже не изменилась в лице, выслушав все эти такие нелепые в данной ситуации слова.
- А ты кто? – она перевела  взгляд на Меркурио.

Бруно ожидал, что она скорее усомниться и поинтересуется, почему это она должна верить его словам. Но, вероятно, такой вопрос прозвучит после того, как она услышит имя второго гостя. И, признаться, ноланец и сам хотел бы знать, с кем его свела судьба.

Услышав одно только слово, Бруно на миг забыл обо всём. Он резко обернулся к Меркурио, к приятному в обхождении стихоплету, тонким манерам которого не хватало веселости, и впился взглядом в его лицо, часть которого была вызолочена светом  свечи, принесенной хозяйкой дома.
- Астро? – переспросил он, рассматривая перепачканное сажей лицо мужчины.
Выглядел тот презабавно. Неровные черные пятна вокруг глаз, оставленные, очевидно грязными после камина  руками, напоминали полумаску,  а на самом кончике носа красовалась черная отметка. Но Бруно не улыбался, пытливо, жадно, с надеждой всматриваясь в узкое лицо нового знакомого.
- Четвёртая звезда?  Какого созвездия?  Большой Медведицы?
Его сердце забилось в тревожном предчувствии. И так хотелось, чтобы все эти десятилетия поисков оказались не напрасны, что он предпочёл бы поверить, что  Кварто Астро имел в виду именно ту звезду, дух которой воплотился на Земле, как Филиппо Бруно, давно уже носящий имя Джордано.  Такое могло быть, если другой странник Вселенной решил бы считать звезды по верхней части  всем известного ковша или «телеги». Такое могло быть, потому что даже люди, из числа тех, кто мог похвалиться  остротой зрения, видели, что звезд там две.
Считать звёзды можно по-разному.  И  надеясь, Бруно все же понимал, что даже если Астро и окажется ему братом по сути происхождения, то, скорее всего,  его имя скрывает связь со звездой, известной, как Мегрец,  δ названного созвездия. Но даже тогда он был бы рад встрече.
А вот донна Лукреция особенной радости не выказывала, зато обозначила весьма печальную для приличных людей перспективу оказаться при свидетелях занятыми крайне неприличными вещами.
И слова свои подкрепила  не иначе, как колдовством, вызывающем плотское желание.  Теперь уже приходилось сомневаться в том, кто именно был причиной этих приступов похоти.
- Меня пригласил мессер Андреа, - просто сказал Бруно, - сказал, что здесь соберется самое блестящее общество, и  он представит меня умнейшим людям Венеции. И как бы мне не хотелось доставить даме удовольствие  лестью,  свою постель в этот час я предпочел бы больше, чем устье камина. Если вы позволите покинуть ваш дом…
Он предпочел  оставить без внимания ту часть фразы длнны Лукреции,  в которой упоминалось, что в постели он мог бы  оказаться не один.
- Удовольствие, - тотчас зацепилась за слово  куртизанка и сладострастно улыбнулась, - о, мессеры, вы, определённо можете доставить мне удовольствие. Мои чары, - она смотрела теперь только на Астро, - заставят тебя рассказать всё, что угодно за каплю того удовольствия, какого ты, человек, никогда не испытывал. Вот только боюсь, завтра я не узнаю, будете ли вы у меня в гостях.
В нежном голосе  этой женщины зазвучала насмешливо-притворная грусть.
- Какая жалость!

Астро проигнорировал всё сказанное так, словно не понял всей важности вопросов.  Джордано вздохнул. Ситуация, конечно, не располагала к беседам о звездах и вселенной, о том, что так влечет их, звезды к Земле, и о том, что здесь всё не так, как представлялось.  Донна Лукреция явно была расположена к беседам о ней самой и к тому, чтобы позабавиться с гостями, испытывая на них свои чары.
Джордано не понял, что имел в виду Астро, говоря, что если они не придут завтра, то не смогут появиться и сегодня, но о такой магии, какой владел Астро, он прежде даже не слышал и полагал, что магу уж точно виднее, как действует его колдовство.  А вот с чарами Лукреции все было предельно понятно. Она вызывала у них, мужчин желание, плотское желание, которому так сложно было противиться. Прекрасная, соблазнительная, она звала, не словами, но взглядом и улыбкой. И в голосе ее звучало обещание  облегчения и наслаждения.
-  А ты…
Говорить с дамой, с такой дамой вежливо, казалось теперь нелепым. Она ведь не этого ждала, похваляясь тем, как может заставить мужчин чуть ли не  с ума сходить от похоти.
- Ты то, что ты есть, - глухо, хрипло  произнёс он, не в силах отвести взгляд от ее колдовских, голодных и полных желания глаз, - колдунья? Демоница? 
Он  шагнул к ней навстречу и рывком притянул ее к себе, да так, что подсвечник в ее руке опасно накренился,  пламя заплясало, тревожно мерцая и  облизывая край свечи и капли воска упали на пол. Другая бы на ее месте  уронила свечу, но Лукреция ухитрилась и обнять одной рукой мужчину и ловко вывернув запястье, выровнять подсвечник в другой и держать ее так, чтобы не опалить  собственных волос.   Джордано хотел услышать ответ и не хотел. Хотел задушить чертовку и приникнуть поцелуем к ее губам. Она же при всей своей соблазнительности и доступности держалась с насмешливой игривостью, словно и не позволила только что незнакомому мужчине обнимать себя, а лишь подала руку для галантного поцелуя.
- Сбежали. Чтобы понять, что сбежать от меня невозможно. 
Она подставила шею, и Джордано не понимая, его ли это желание, или её безмолвный приказ,  стал осыпать её поцелуями.
- Астролог и маг, - подытожила она, вполне довольная своими умозаключениями, - неплохо. Послужишь мне, маг?
Она оттолкнула Джордано. В этом движении не было сопротивления, так  дама сбрасывает с колен кошку, чтобы взять другую,  и Джордано подчинился,  чувствуя, что еще минута этой пытки вожделением, и он готов будет упасть на колени и просить эту женщину о снисхождении. Лукреция же обогнула Астро, оказавшись у него за спиной и  приблизив губы к его уху, зашептала, рассказывая о том, какие именно удовольствия ждут его, колдуна и вора, если он не лжец и в самом деле может оказаться вот так в другом месте или в другом часе.  До Бруно доносились лишь отдельные слова: «губами», «плотно», «рукой, мой дорогой»,  «а еще…»

Отредактировано Giordano Bruno (2022-02-24 04:55:18)

Сердце Джордано кольнуло ревностью. Он, прежде не испытывавший чувства соперничества ни к кому, когда дело касалось женщин, сейчас  готов был вцепиться в горло этому Астро.  Или же осыпать его оскорблениями,  указав Лукреции на то, что она льнет и ластится к человеку немолодому,  но вместо ожидаемого «тебя» услышал:
- Свиток. Он в доме Андреа.  В  кассоне, в его спальне, в резном ларце с изображением  Благовещения. Он так говорил, - голос ее звучал теперь ровно, но в этот миг в нем отчетливо слышалось сомнение, - едва ли он мог мне тогда лгать. И мешочек с печатью. Убедись что печать там, но принеси именно в мешочке. Черный бархат и золотое шитье. Ты маг, ты поймешь. Взамен…  Счастье в моих объятьях, Астро. И…
Она  огладила мужчину ладонями по плечам и обняла, прижимаясь всё так же со спины,  скрестив ладони поверх нижних пуговиц  его дублета.
- Помнишь, как Афродита отблагодарила Париса?  Любовь мне не подвластна, но я могу заставить того, кого желаешь ты, воспылать к тебе безумной страстью. Однажды.   А ты…
Она вновь взглянула на Джордано.
- Послужишь мне здесь. И для начала заберешь амулет у мавра, а после разыщешь и уничтожишь  священные печати, которые превратили этот дом в тюрьму для меня. Жаль вы не любовники, - она вздохнула, - тогда я бы Астро сделал все, желая тебе спасения. Но так даже лучше. Он не будет жалеть о тебе.

Отредактировано Giordano Bruno (2022-02-24 07:29:59)

При слове «любовники»  у Джордано запылали щеки, словно и не сорок с лишним лет он прожил на этой земле, и не повидал всякого – от любви целомудренной, живущей ожиданием писем до самого мерзкого разврата,  который творили священники,  не соблазняющие даже,  насилующие тех, кто слишком юн, чтобы думать о плотском. У этой шлюхи  не было не малейшего стыда ни в поведении, ни в словах.  Он обреченно вздохнул,  слушая её условия,  догадываясь уже, каким именно существом была донна Лукреция. О таких предупреждали сведущие в демонологии люди,  о таких рассказывали легенды, таких неверящие и неверующие называли выдумкой, причисляя к выдумке и ведьм, и колдовство.
Пока он пытался осмыслить её  даже не просьбу, а уведомление о том, что ему придётся что-то сделать,  Астро заговорил. И нашел в себе силы не просто выдохнуть смиренно: «Да, мадонна». Джордано едва понимал,  о чём, тот говорит, снедаемый ревностью, но слова «в здравом уме»  подействовали на него, как пощечина, слегка отрезвив.
Астро назвал его другом! Другом! Человека, которого в первый раз видел, о котором  знал только имя, хотя и рассказал о себе меньше. Джордано тряхнул головой, готовый возразить и посоветовать Астро не спешить с такими заявлениями.
- Фу, - капризно и обиженно произнесла Лукреция, - мужчины.  Дружба. Да вы убьете друг друг друга, если я скажу, что отдамся победителю. В горло вцепитесь!
Она, казалось, собралась уже именно это и потребовать, но осеклась и, облизнув губы, шумно, тяжело вздохнула, словно решение далось ей нелегко.
- Пусть так.  Пусть так, - повторила сказанное она уже спокойнее,  совладав с минутным желанием воплотить свою угрозу.
- Ты демон? – не удержался от вопроса Джордано.
Женщина рассмеялась.
- Меня называли по-разному. И демоном тоже
- Да хранит тебя Бог, Астро, - проговорил Бруно  с чувством, - не рискуй без надобности.
Лукреция выскользнула из рук мага и, развернувшись, стояла теперь перед ними, глядя на Астро с тревогой, сомнением и надеждой.  Джордано мог бы поклясться, что  просила она его о чем-то важном, о таком,  что люди, склонные к патетике называют вопросами жизни и смерти.
-  Вернись до утра, - попросила она тихо, - успеешь?

Джордано приходилось видеть чудеса, и он даже полагал себя  личностью весьма сведущей в магии, более того – смело именовал магистром, но то, с чем ему довелось столкнуться нынешней ночью  он не мог сравнить ни с чем! И глядя на место, где только что стоял Астро, он жалел, что ему не представился случай научиться подобному. А еще страстно хотел, чтобы Астро вернулся.
Человек,  назвавшийся  «четвертой звездой» заслуживал того, чтобы узнать о нём больше. Но удивляться долго ему не пришлось. Лукреция коротко фыркнула и обернулась к нему, сощурив глаза, словно довольная кошка.
- Воистину, - проворковала она,  делая шаг к Джордано и прижимаясь к нему, - это благословенная ночь. Я так долго этого ждала.
- Чего? – спросил он глухо, скорее потому что испытывал желание что-то сказать, чем потому, что ему действительно было любопытно.
- Положения звёзд, благоволящего к снятию оков, астролог!  Разве не ты говорил о звездах пару минут назад?
- Я не..
Договорить Джордано не успел. К губам его прижались горячие женские губы, и он забыл обо всем на свете,  стискивая в объятьях тонкое, податливое тело, скрытое лишь легкой тканью ночного платья.
Мгновение спустя, он, пьяный желанием, оторвался от её губ, чтобы сделать вдох и толкнуть женщину к столу.  К тому самому, на котором она отдавалась  Андреа Морозини каких-то четверть часа тому назад.   Бруно ощутил приступ брезгливости, замешанной на ревности и ярости – чувства доселе ему не знакомые.  Ему захотелось вцепиться пальцами в длинную, белую шею этой женщины,  захотелось ударить её, и она, судя по насмешливой улыбке, прекрасно понимала, что он чувствует.
- Я могу выполнить любые, самые тёмные твои желания, - проговорила она на грани шёпота и облизнулась.
И тут в дверь раздался громкий стук.
Лукреция мгновенно обернулась.  И в очередной раз вожделение Бруно угасло достаточно, чтобы он смог  соображать.
- Морозини? – прошептал он.
Лукреция помотала головой.
- Спит. Это  Бенедетто, слуга.
Она решительно  направилась к двери.
- Чего тебе? – голос её звенел яростью в тот миг, когда она распахнула дверь.
А Бруно поспешил укрыться в тени камина, очень надеясь, что впускать мавра, если именно его  донна Лукреця и назвала Бенедетто, она не собирается.