Талиесин
Toby Finn Regbo
Талиесин
Крысолов
ТрубадурВаллийские легенды
Гамельнский крысолов
Бременские музыкантыКолдун; более 600 лет на 1 июля 1595 г.
Внешность:
Рост: 170.
Вес: 65.
Телосложение: худое и жилистое, но крепкое, выдающее путешественника, не гнушающегося пеших переходов и сокращения пути через глушь.
Цвет волос: светло-русые, порой выгорающие на солнце до совсем уж светлого состояния.
Цвет глаз: голубо-серые.Способности и магия:
Первым наставником на колдовском пути тогда еще Гвиона была ученица одной их хозяек холмов Керидвен, чьей стезей были преимущественно зелья и различные обереги. И он был достаточно старательным учеником, чтобы взяв основы, не забросить навык после разочарования в колдунье.
Будучи же уже «бастардом» Талиесином оказался на попечении прижившегося при дворе деда ирландского филида Риордана, вознамерившегося сделать из навязанного ученика неплохого барда, а так же не мало рассказывавшего о ирландских друидах и их обычаях. Именно этот музыкант, сказитель и отчасти друид заприметил некоторую способность юнца к предсказаниям, обучив его гадать на огамах и колдовать с помощью «древесной тайнописи». Великим предсказателем это Талиесина не сделало, но предчувствовать неприятности и получать кое-какие ответы в хитросплетениях древесных «рун» он все же научился.
Однако более всего Талиесин перенял у «брата»-джинна. Тот научил его завораживать словами и жестами, убеждать в невероятном, вынуждать соглашаться с нежеланным и помнить небывалое, искажать свой лик в глазах смотрящего, противостоять чужим морокам и ходить зеркальными тропами, не теряясь в лабиринте отражений, где каждая грань показывала исполненные желания одно другого заветней.
Хорошим воином себя бард назвать не рискнул бы. Хитрым и отчасти подлым было бы ближе к истине, так как бродя в одиночку по дорогам желаннее выжить, чем сражаться по всем правилам, которые порой и в дуэлях-то никем толком не соблюдались. Некогда неплохо владел копьем и луком, однако после освобождения из зеркального плена освоил и меч.
Амулеты, атрибуты, оружие:
«Журавлиная сумка» - мешочек, в котором как некогда друиды бард носит деревянные плашки с вырезанными на них символы кельтской тайнописи, используемые им для гаданий и в качестве подспорья в колдовстве. Не является чем-то уникальным. Содержимое периодически собственноручно обновляется Талиесином в силу естественного износа.
Лютня, меч-бастард, пара кинжалов.
Уникальные объекты, связанные с персонажем:
«Неспящая» - деревянный кулон в виде совы, большую часть времени висящий на толстом кожаном шнурке на шее барда. Некогда принадлежал настоящему Тилю Уленшпигелю, чье имя присвоил себе Талиесин. Может превращаться во вполне живую неясыть. Собственно, сова сама нашла барда через некоторое время после того, как колдун начал называться именем ее прошлого хозяина. Птица может выступать в качестве посыльного, а так же глаз, но, к несчастью, не ушей того, кому принадлежит. Может показать то, что видела, но не подслушать. Всегда снова возвращается к хозяину, даже если кулон намерено выкинуть или сжечь. Правда, после попыток от себя избавиться долгое время демонстрирует меру своего неудовольствия.
«Ключ от всех дверей» - перстень, открывающийся как медальон и содержащий внутри два крохотных зеркальца, в закрытом состоянии по сути отражающих друг друга и тем самым образующих постоянно зеркальный коридор. Подарок джинна, открывающий доступ к тем тропам, которыми ходит он сам, а так же к «зеркальной колыбели» - пространству в глубине зеркального лабиринта, служащему домом наставнику в те периоды, когда его не удерживает вне зеркал чье-то желание. Собственно, несмотря на название, в полном смысле этого слова ключом от всех дверей не является. Скорее облегчает процесс перехода из одной отражающей поверхности в другую, избавляя от необходимости искать второе зеркало для открытия зеркального коридора или вычерчивания цепочки рун, огам или прочих колдовских символов, для открытия пути. А так же позволяет спокойнее перемещаться в лабиринте отражений, не сходя с ума и не теряясь в хитросплетениях исконной обители наставника. Подобного рода вещицы часто бывали на ошейниках рабов джиннов, дабы те не теряли свою полезность слишком быстро. Правда, в их случае подобный пропуск в обитель хозяев невозможно было снять самостоятельно. Перстень барда же по воле носителя снимается вполне свободно. Вот только несколько опасен для желающих присвоить его или без спроса примерить, так как незнакомец рискнет быть утянутым в ближайшее отражение и бродить среди зеркал, пока не сгинет или не окажется найденным джинном или же самим бардом.
«Флейта бедствий» - некогда обычная деревянная флейта, любовно украшенная Талиесином огамическим орнаментом. В определенной тональности усиливает ментальное воздействие. Может ввести в транс, вызвать замешательство или же наградить сильнейшей головной болью. В остальное время выступает в роли вполне обычного инструмента в руках музыканта.
Подопечные: Бременские музыканты
Покровители: Колдунья Керидвен и филид Риордан (в прошлом), Джинн
История:
Однажды в Кередигоне, в те времена, когда любой крупный землевладелец охотно именовал себя королем подвластных ему земель, Гвидион Гаранхир, желавший увеличить количество своих внуков и приумножить славу своих земель, решил женить своего вдового сына Элфина на столь же вдовой сестрице своего соседа. Невесту звали Керидвен и прибыла она ко двору с собственным сыном Авагду, которого старый властитель счел хорошим товарищем по играм Гвиону, сыну Элфина.
Зажили новоявленные супруги душа в душу. Вот только не знал никто, что Керидвен была ведьмой и ученицей девы из холмового народа, да и муж ее покойный был не просто заморским купцом, а самым что ни наесть арабским колдуном. Углядев смышленность пасынка, та взяла его в обучение наравне со своим сыном. И тут-то мирные дни перестали быть столь беззаботными, как казалось. Сколько бы не билась она, но Авагду – потомственный колдун, во всем уступал Гвиону, у которого таланта было едва ли не с яблочное зерно. Гвион был красив, Авагду – нескладен, лицом темен да до одури похож на заморского родителя. Пасынок на чистом упорстве и упрямстве осваивал азы колдовства, родной же сын ни с чем толком не мог справиться, да и не хотел – чего уж таить. Так еще и сын Элфина был прямым наследником земель его деда, а ее собственный и покойному отцу-то не наследовал, так как на родине Аббаса ибн Гаяра дети чужеземок в качестве наследников ценились куда как меньше. Да и женой у Аббаса ведьма была далеко не единственной… Поэтому и предложение о повторном замужестве сочла большой удачей. И пусть Элфин не имел и толики склонности к колдовству, зато имел все права на земли свекра, а уж как это повернуть к своему благу женщина имела кое-какие представления…
Первым делом Керидвен решила все же позаботиться о сыне, дабы тот смог стать ее планам опорой, а не помехой. Поначалу женщина решила, что сгодится старинный «холмовой» рецепт, который должен был даровать Авагду мудрость и могущество. Да только варилось зелье долго, ингредиенты требовало редкие и следить за ним постоянно женщина не могла, доверяя иногда «лекарство» для брата пасынку. Гвион честно исполнял просьбу мачехи и наставницы, да только варево вскипело и несколько капель упало на палец юнца. Тот, обжегшись, слизнул их, обретя то, что колдунья готовила для собственного сына, и делая прочее варево бесполезным.
Женщина сразу поняла, что случилось, едва увидела котел, но виду не подала, хоть обиду и затаила. Отпустила пасынка, поблагодарив за помощь, да зарылась в книги колдовские. Там и нашла она «рецепт» от своей беды еще краше. Обряд один старинный, что некогда друиды над учениками своими проводили, чтобы вернуть в круг посвященного брата в молодом теле, мог поменять одну душу на другую, оставленное тело и вытесненный дух принеся в жертву. Удайся ее колдовство и Авагду получил бы тело Гвиона вместе с его силой и правом наследования. Да только не учла Керидвен, что пасынок, как ее ученик, тоже немалое в ее книгах подмечал... Особенно в тех, что остались от мужа-араба и от того открывавшихся женщиной нечасто…
Было среди свадебных даров Аббаса ибн Гаяра одно зеркальце с плененным им джином, которое Керридвен в своей гордыне и пренебрежении сочла вещицей бесполезной и едва ли не проклятой. Еще бы! Плененный джинн, заклинаемый истинным именем, желания-то исполнять был обязан, да только стоило трижды подумать, четырежды взвесить и с дюжину раз перепроверить каждое слово, дабы тот не исказил приказанное. Возиться со столь строптивой вещицей ведьма не желала, а от недальновидного сына зеркало и вовсе прятала. Да только попалось то на глаза ее пасынку и ученик с пленником разговорились…
Пока колдунья готовилась к возвеличиванию Авагду, юнец решился обратиться к тому, кто в книгах мачехи именовался «демоном перекрестков», «зеркальным господином» и «исполнителем желаний», а в записях Аббаса «джинном». Гвион хотел жить, тот же хотел освободиться, затерявшись среди тех, кто и знать не знал о джиннах, и пожить среди людей в свое удовольствие. И потому пообещал спасти и даже многому научить, запросив в обмен имя, власть и титул. В тот же день Гвион стал Талиесином – бродяжкой, позже признанным бастардом своего же отца. А в дом Гаранхиров вернулся уже джинн, покинувший заклятое зеркало и принявший личину Гвиона.
Так задуманное колдуньей потерпело крах. Ведь нет ничего сильнее верного имени в руках колдуна и нет более скверного удела, чем ошибиться в своем знании. Ибо назвав предполагаемую жертву Гвионом, та совершила ошибку, не позволившую завершить обряд. Талиесин уже не был Гвионом Гаранхиром, а подменыш, приняв личину, тоже в самой сути своей им не стал. Поэтому Авагду так и остался собой, а сама ведьма знатно просела в силе, замахнувшись на подобное колдовство и провалив попытку.
Вскоре после этого пропал и сам сын колдуньи. Однажды просто сбежал с дружками в таверну, да обратно не вернулся. Потом сгинула и сама Керидвен, а «Гвион Гаранхир» стал достойным приемником деда и отца, привечающим своего «брата»-бастарда, больше известного как барда Талиесина.
Впрочем, за завесой жизни явной, жизнь тайная тоже била ключом. Научившись от Керидвен лишь зельеварению да простеньким амулетам, от новых учителей Талиесин готов был перенимать любую науку. Сначала источником знаний стал филид Риордан, числившийся при дворе дела бардом, другом и советником. Это знакомство оставило за собой умение сносно играть и вполне пристойно петь, немало знаний о ирландских друидах, а также навыки гадания на огамах и чтения тайных смыслов в их хитросплетении.
Затем к обучению подключился и джинн. «Брат» охотно учил его морочить разум видениями, заклинать голосом, заставлять помнить то, чего не было… И не скупился многое вкладывать в эту науку, ведь обоюдные гейсы, пусть и принятые отчасти случайно, ко многому обязывали. Так джинн мог бродить по земле лишь пока жив Талиесин, а бард не мог состариться и умереть, пока его наставник не развоплощен.
Беда настигла их во время битвы при Камлене. Талиесин, будучи бардом при дворе короля Артура, и его «брат», будучи в рядах рыцарей, хоть и не знаменитого круглого стола, успели попасть под каверзное колдовство Мордреда, но были спасены исполнителем желаний, унесшим обоих в «зеркальную колыбель». Вот только тот не учел, что возвращаясь туда один, он просто ждал следующего бедолагу, загадавшего желание не в то время и не в том месте. Перенеся же вместе с собой того, с кем был связан, он надолго запер обоих в ближайшем старинном зеркале, которое на беду очень бережно хранили…и не слишком часто использовали. Разбилась же несчастная стекляшка едва ли не через четыре века, заставив «братьев» искать новое место в жизни на незнакомых землях.
О! Джинну в пору было смеяться, когда их с «братом» обиталище оказалось в сокровищнице Альгамбры. Возвращаться на восток в его планы не входило. Впрочем, дело решил случай. Зеркало было преподнесено в дар одной из наложниц, которую удалось убедить, что, стоит разбить стекло и желание ее исполнится. Что ж… Оно и исполнилось…пусть и несколько буквально. Зато вновь получив свободу, колдун с джинном поспешили на запад, обосновывать в новых реалиях и на новом месте.
Так Талиесин, назвавшись Тилем Уленшпигелем, вскоре вновь прославился как бард и тот еще прохвост. А так же как безымянный колдун, порой соглашающийся решить какое-нибудь щекотливое дельце за достойную плату…и не прощающий тех, кто рискнет не расплатиться.
Выбирая подобное имя, бард заранее предвкушал немалое веселье. Ведь едва ли не каждый пятый, а то и вовсе третий припоминал, что Уленшпигель давно скончался от чумной или еще какой напасти, на что Талиесин притворно оскорблялся и заявлял, что не видит ничего постыдного в том, что детей называют в честь дедов и прадедов. Тем более, что образ жизни некогда сына валлийского землевладельца, вполне походил на тот, что вел его предшественник, о выходках которого все еще порой судачили по кабакам. И его собственные деяния порой становились источниками новых побасенок, которые колдуну нравилось собирать вечерами под кружечку доброго эля или дрянного порой вина.
Бывало даже, что слава опережала барда и в поселениях его уже ждали, зазывая спеть на чьем-то празднике или в питейном заведении. А вот управителям славного города Гамельна было невдомек, что порой стоит проявлять большую внимательность к тем, кто появляется на улицах их города. Сначала барда попытались выставить за стены города как бродягу. Потом и вовсе постарались обдурить, как нанятого для избавления от засилья крыс колдуна. В колдовство те особо не верили, да и платить не собирались. Тиль-Талиесин же, слишком долгое время будучи учеником исполнителя желаний, отплатил в излюбленной манере наставника – ассиметрично. Избавив город от крыс и не получив платы, он вернул крыс, увеличив их ряды за счет грызунов из соседних поселений…и увел детей. Благо, спрятать их помог дражайший «братец», а идеи о том, куда девать подобное «богатство» у колдуна имелись…
Впрочем, далеко не все просители были столь неблагодарны. Свела судьба колдуна-барда и с околдованными собратьями по музыкальному цеху. Те, правда, надеялись, что тот сумеет их расколдовать, но условия снятия чар музыкантам объявлено не было, сил самого Талиесина не хватило, а того, кто наложил чары, найти было не так уж и просто. Впрочем, после скуки, одолевавшей в «зеркальной колыбели», подобная задача показалась Тилю достаточно занимательной, чтобы начать путешествовать с незадачливой труппой из Бремена, когда не подворачивалось дельце еще более занимательное.
- Эй, парень! Куда со своей бренчалкой путь держишь?
Терлак смерил лысоватого пузана насмешливым взглядом. Разумеется, странствуя по Кэйранду под разными личинами по поручениям дяди, он и не на такое отзывался временами, но в своем нынешнем обличии себя он просто парнем не считал. Ей-боги, как можно не усмотреть в нем полновесного менестреля? Тут уж впору именно бардом и окликать.
Впрочем, от происков злого языка северянина толстяка пока что спасала отменная погода и некоторая доля любопытства. Поэтому, повинуясь проснувшемуся интересу, Терл остановился, чтобы дождаться добротно одетого мужика.
- И почем спрос-то? Свадьбу надо уплясать? Именины у кого? Если на поминки, то не пойду, недосуг настроение портить.
- Да типун тебе на язык, балабол! Не гневи Нит, какие поминки! Просто по доброте душевной про одно выгодное дельце для вашего брата поделиться хочу.
В доброту душевную Терлак не верил, предпочитая считать, что человеком управляет корысть, но не каждый человек в состоянии признаться себе, какая именно. Вот и мужику явно было от него что-то нужно. Но в этом и удивительного-то ничего не было. А вот то, каким воодушевление горели глаза пузана, говорило в пользу того, что тут наклевывалась целая история, а истории в бытии бардом – вещь самоценная. Тут тебе и байка у костра, и тема для песни, и повод для сплетни, чего уж тут. Вот только истории историям рознь, так что соглашаться на нечто несуразное Терлак не собирался, а то не брат, так дядя точно будут потешаться до последнего снега на пиках родной сердцу горной гряды.
- И что за дельце?
- Дельце как дельце. Самое то для вас, пустозвонов, да перед осенью. А то я не видел, как вы потом по зиме с воды на голодуху перебиваетесь.
- Так уж и всех видел?
- Не всех, но дельце-то верное, Торн мне в свидетели!
И паскудно ухмыльнулся всей своей лоснящейся от жира чуть обгорелой под местным солнышком физиономией. Под дурное настроение Терл мог бы и в ухо двинуть подобному «доброжелателю», но любопытство подзуживало все-таки узнать, чем именно озабочен толстяк, столь небрежно поминающий богов в пустопорожнем разговоре с незнакомцем.
- Господарка тут недалече одна есть. Ей-ей, чудачка редкостная. Супружник ее, как по турнирам болтаться перестал, коней тут разводил, ну да у нас их тут многие разводят. Так вот, как помер он, супружница погоревала, да стала на вашего брата заглядываться. Одно время бывала где певунов сходки были и, ей-ей, с кем-то развлекалась, а как старость по костям ударила, так у себя засела и теперь на дом зазывает потренькать, но уж ты-то понял, что ей, старой, надо. Зато платит хорошо, но только певунам. Сходил бы что ль, старушку порадовал.
- Тебе-то с ее радости какая печаль?
- Вестимо какая, я ж из ее деревни. Ты ей скажи, что что бочкарь Ансельмо подсказал, она и мне на бедность отсыпет чего. Говорю же, чудачка редкостная.
Вот это было насквозь понятно. Вдова небедствующего рыцаря, раз уж все еще есть, что тратить, вполне могла разнообразить свой досуг в меру собственного разумения, если наследники не загоняли в бездну или в десты. Любовь старушки к бардам тоже можно понять. Бочкарь, конечно, на источник правдивых сведений походил мало, так что Терл не спешил ломать голову, действительно ли та дама любила именно менестрелей, а не их песни. Да и наносить ей визит в планы Деррина не входило.
- Ты бы подумал, а? Один вечерок скрасить и уйти с барышами – выгодное же дельце. Сам бы сходил, да пою так, что собаки подвывают. Тут ведь и недалече. По этой дороге в сторону леса и половины дня идти не надо как доберешься. Да и ну как приживешься у нее и хоть перезимуешь по-человечески.
С такими советами можно было и зубов недосчитаться, а то и головы… Во всяком случае, если бы Терл узнал, что кто-то так полощет имя его матери или бабки, то отплатил бы сторицей. А уж как с недальновидным брехуном мог разделаться Кэрродок даже представлять было уже заранее омерзительно… Впрочем, мало ли как наследники относились к своей родительнице. Ей-богу, мужик был сам себе врагом и мешать ему в этом не следовало.
- Ох и недосуг мне уже с тобой болтать. Ты про господарку-то подумай. И не забудь сказать, что от Ансельмо. Бывай, парень!
Пузан гаденько хохотнул и направился в сторону стоящей у кабака повозки. Терлак с трудом подавил желание возвести очи горе, как частенько делал братец. Верить словам толстяка и так-то смысла не было, так тут и вовсе выходило, что хотел бы порадовать свою госпожу-чудачку, мог бы и предложить подвезти. Воистину, перепил и пустился на побасенки.
В кабаке было не особо людно, прочем, большинство завсегдатаев предпочитало собираться в хлебосольном заведеньеце к вечеру. Парня же больше интересовало, найдется ли в этих местах пара историй позанятней, а то и вовсе работенка для барда. Не столь «сказочная», как предлагал давешний бочкарь.
- Есть, как не быть. Деревень здесь немало, так что спрос ближе к осени сейчас даже на почти безголосых есть.
Рыжий трактирщик залихватски подмигнул, с ехидцей глядя куда-то в угол, где примостилась чья-то предающаяся возлияниям фигура, рядом с которой угадывался силуэт лютни.
- В Гнутой Подкове двойная свадьба будет, но на ней скорее покормят да в дорогу чего соберут. Прижимистые там ребята. К большим гуляниям осенью спевка ваша будет. Ну да сам знаешь, как оно бывает – что под ноги кинули, да ребятня не растащила – то и твое. Один рыцарь ищет для дамы хвалебную песенку. Сколько даст, не знаю. Он сейчас у старосты нашего от «подвига» отходит.
Судя по интонации говорившего, «подвиг» был настолько знатным, что от старосты рыцарь рисковал выйти не то что без денег, а и без штанов вовсе. Впрочем, об этом можно было и позже приспроситься. Ей-богу, чтоб ввечеру да никто не обсудил «геройство» бахвала из благородных… Да не бывать тому, пока эль в кабаках не поизведется!
- По замкам нынче, как будто бы, никаких гуляний не слышно, но если голосом не обделен, можешь попробовать пройтись по господам гвелинам. А ну как в настроении и при деньгах?
- Неужто кони так подешевели или земля не родит?
- Двенадцать миловали, да лень не минула. Ей-ей, кто б мне землю с деревенькой пожаловал, я б не упустил, а эти… Да ты и сам таких видал поди, чего уж… Разве что к вдовице Вильмонт можно зайти – у этой верно деньжата водятся, да и любит она послушать, когда кто глотку поприятственней дерет. Говорят, что некоторым и золотом заплатить может, но, думаю, брешут это. А так, она-то всегда рада, когда к ней ваша братия приходит.
- А вот один обладатель необъятных статей такое понарасказывал, что и вовсе верить боязно.
- Ансельмо-то? Больше этого дуралея слушай! Совсем на старости лет умом тронулся он. Как выпьет чутка, так и начинает нести околесицу. То у него сундук человека пожрал, то покойный господин поручение выдать явился… А трезвого спросишь, так и не помнит потом, о чем таком трепался. Ну да пустое это, потом опять каяться будет, что напраслину возводил.
Вот это уже больше походило на правду…так что доверять подобным словам, если верить Кэрродоку, стоило еще меньше. Но братец и его подозрительность были темой отдельной и непечатной, а вот обрастающая деталями фигура вдовы продолжала навязчиво мелькать перед глазами, предлагая рассмотреть себя с еще одной стороны.
- Кабатчик дело говорит.
Голос заставил собиравшегося уж было уходить Терлака обернуться. Оказалось, что фигура с лютней была вполне себе средней степени побитости жизнью менестрелем.
- Старушка действительно любит послушать под вечер что-нибудь эдакое. Только привередливая, как господский детятя. Просит всего одну песню, но такую, чтоб она или удивилась, или раньше ее не слышала. Но платит хорошо. Даже если не понравится платит.
- Был?
- Был.
- И?
- И попросила на ее пороге больше не появляться.
- Так плохо спел?
- Так много слышала. Я ведь не сочинитель совсем, просто пою, то, что знаю. Люди говорят, что пою недурно, так что… Да пусть хоть уши затыкает. Заплатила и ладно.
- И много платит?
- Под настроение, видимо. Кому пара серебрушек перепадет, кому и золотой. Одной девице даже перстенек жаловала. Я тут часто бываю, так что наслышан уже, что достойным бардом она еще никого не обозначила. И ведь не говорит, чем ей все плохи. Распоряжается, чтоб дали денег и выпроводили – и вся недолга.
Чем больше Терл слушал историй об этой старухе, тем путанней они становились. Кто-то говорил о золотых горах, кто-то о едких замечаниях о дурноголосости, кто-то о тонкой душевной организации и изысканном вкусе. Ей-боги, становилось интересно, что же такого хотела услышать эта чудачка, так что присущий Деррину авантюризм подзуживал попытать удачу, поэтому, поудобнее закинув цистру за плечо, парень направился по дороге в направлении леса. С его обычным шагом к имению этой ценительницы необычного можно было успеть как раз к вечеру.
Связь с вами:
Частота появления на форуме: Во флуде хоть каждый день, посты стабильно - по выходным, среди недели – по возможности.
- Подпись автора
Ветром февраль стучит во флигель, мокроволос и белокур.
Ходит по свету Уленшпигель - неисправимый балагур.
© Лора Бочарова
